Забытые страницы русского романса

Например, на пять с половиной тактов тянется голосом последний слог в слове «горит» (тт. 16—21) — певец должен здесь не просто заботиться о том, чтобы хватило дыхания на всю фразу («близ ложа моего печальная свеча горит»), но и увидеть, услышать в аккомпанементе, как от легкого дуновения колеблется светлый лучик пламени. Следующий продленный звук — второй слог в слове «блистают» (тт. 35—37) на высоком соль² — филируется в пределах пиано — меццо форте — пиано, и мы должны «увидеть» эти блистающие тихим светом глаза. В тт. 43— 47 мы прислушиваемся к звукам f² — d²— f² (тянется-слушается «я» во фразе «и звуки слышу я»). И вот эти звуки сложились в слова: «Мой друг, мой нежный друг... люблю... твоя... твоя...».

По-особому относился Метнер к своему романсу «Арион» (соч. 36, № 6). Он писал Э. К. Метнеру: «Из многих новых песен мечтаю показать тебе „Бессонницу" Тютчева и „Арион“ Пушкина. Первая — о том, что часто переживалось за последнее время, а вторая о том, к чему стремится душа. В музыке, кажется, удались обе» (7/20. VI 1920).

Немного о сюжете стихотворения «Арион». В его основе — предание о древнегреческом поэте и музыканте (VII—VI вв. до н. э.) Арионе. Однажды, когда он плыл из Италии в Грецию, его решили убить корабельщики, чтобы овладеть его богатством. Он попросил у них позволения спеть перед смертью песню и затем бросился в море, но был спасен дельфином, очарованным его пением. Исследователи жизни и творчества Пушкина предполагают, что в стихотворении он в аллегорической форме рассказал о своей верности заветам декабристов, воспел их мужество и свободолюбие.

Нас было много на челне,
Иные парус напрягали,
Другие дружно упирали
В глубь мощны веслы...

Это развернутое вокальное произведение очень характерно для стиля Метнера: патетическая вокальная партия, включающая выразительнейшие вокализации, и напряженная ритмическая пульсация аккомпанемента создают образ стойкости и постоянного стремления к свободе.

Работая над ним, композитор имел в виду какой-то весьма мощный и развитой голос (диапазон ре—до²), обладающий прекрасным дыханием. Уже самая первая фраза, начинающаяся с соль² на piano, требует серьезной работы, прежде чем прозвучит свободно и певуче. Подчеркиваю: в романсе необходимо пение и еще раз пение. Как идеальный инструмент, голос должен звучать в вокализациях (тт. 17—22,51—52), особенно в последней, являющейся по сути дополнительным разделом (тт. 59—71).

Эффектно написана фортепианная партия. Поддерживая, усиливая экспрессию голоса, она, вместе с тем, ведет свою драматическую линию: на фоне непрерывных фигураций контрапунктом к голосу у фортепиано проходят темы-кличи, патетические подъемы и спады аккордовых «гроздьев».

Сказанного выше явно недостаточно для работы над этим романсом, обратиться к которому может только зрелый певец, прежде всего из-за чисто вокальных трудностей.

Резко отрицательно о пушкинских романсах Метнера писал в 1922 году Асафьев. В статье «Стихотворения в современной русской музыке. 1. Романсы Метнера на стихотворения Пушкина („Орфей“)» он утверждал, в частности, что в «Арионе» «пушкинский стих обезличен метнеровскими интонациями», что Метнер лишен «дара наивной и вдохновенной непосредственности» и потому утверждает себя «в плане интеллектуальном». Субъективным пристрастием продиктованы, как мне кажется, следующие слова критика: «От приближения Метнера к Пушкину замыкания тока не произошло и свет не вспыхнул. Кого радуют отдельные удачно сфразированные и немногие эмоционально-выразительные моменты или легко разлагаемые и слагаемые схемы, те могут оставаться с Метнером и подражать ему, но только пусть не трогают Пушкина».

Но можно ли так ставить вопрос? На стихи Пушкина, начиная от его современников, сочинялись романсы самого разного достоинства. Среди них есть весьма слабые, принадлежащие перу дилетантов и даже профессионалов (Рубинштейна, Кюи, самого Асафьева и т. д.). В эпоху же Метнера острой была проблема, как писать на стихи Пушкина? Сохранять стиль и язык предшествующей эпохи или искать новое — главное, свое — выражение мыслей, образов поэта? И обвинение в интеллектуализме прочитывается в наше время как самая высокая похвала, в то время как обвинение в формализме нам кажется совершенно неубедительным и формальным.

Следующие пушкинские романсы были опубликованы в 1926 году в соч. 45 «Четыре стихотворения Пушкина и Тютчева»: № 1 «Элегия», № 2 «Телега жизни» — на стихи Пушкина и № 3 «Песнь ночи», № 4 «Наш век» — на стихи Тютчева. О тютчевских романсах соч. 45 как проблемных произведениях еще будет сказано впереди. Но и в пушкинских романсах ставятся вечные вопросы бытия. О смерти, забвении говорится в первом стихотворении: