— Почему невозможно? — криво усмехнулся Дмитрий. — Сказали бы, мы б еще потерпели.
— Хм, — Алексий улыбнулся снисходительно, — вы-то потерпели бы, да Москве это унизительно стало.
— Москве?!
— Ты, видно, не до конца еще усвоил, что со времени твоей женитьбы за тобой встала Москва. Всякое твое возвышение было к чести Москвы и всякое твое унижение становилось унижением Москвы.
— Даже так?! — Дмитрий повеселел.
— А как же, сыне! Дочь, а потом сестру Великого князя Московского, более того — Владимирского, третируют в Литве, разве нам это все равно? Вот почему пребывание ваше там после смерти Кориата стало для нас нежелательно.
— Но я для вас только муж своей жены!
— Пока ты был в Литве — да. Сам по себе как ты мог нас интересовать? Ты служил Олгерду, занимался делами другого государства, а в некоторые моменты, когда, например, Олгерд конфликтовал с Новгородом или Плесковом, ты становился даже нашим противником, врагом. Теперь вы приехали служить Москве. Любина миссия кончилась, здесь ей заниматься женскими делами: тебя холить, да детей твоих растить. А вот твоя только начинается. И возможностей у тебя больше, чем у любого другого.
— Почему?
— Ты зять Великого князя Владимирского.
— А-а... опять?
— Опять! И как ты эти возможности используешь, зависит от тебя. Все в твоих руках.
— Отец Алексий! Но я ведь таким образом всех бояр московских (всех до единого) отодвигаю в сторону, затираю, и тем самым в каждом из них наживаю врага.
— Не волнуйся, сыне. Хотя доля правды в словах твоих есть, зависть будет, но московские бояре смотрят на вещи не как литовские князья. Ты сам князь и ближайший родственник Великому князю, ближе тебя ему лишь братанич Владимир, а ни один боярин не может тягаться с князем своим положением, даже Василий Василич.
— Почему — даже?
— Потому что он, во-первых, Дмитрию дядя, а во-вторых, он тысяцкий московский, а это громадная сила. Но все это к слову. Бояре без ропота и рассуждений уступают князьям. Кстати, так ведь везде, и в Литве тоже, только там у вас князей много развелось... Ни у кого из бояр ты куска хлеба изо рта не вырываешь, надел тебе будет выделен из великокняжеских владений. А главное: дел невпроворот, некоторые только рады будут уступить тебе часть своих забот. И вот в этом нужно тебе определиться в соответствии со своими желаниями и возможностями — чем ты будешь заниматься. И мы в своем разговоре подошли к главному.
— Да тут раздумывать, вроде, много не надо.
— Понимаю. Хочешь сказать, что будешь воевать? Наслышаны мы о твоих подвигах. А Великий князь ждет-не дождется, собирается уже с тобой татар бить.
— Татар?! — Дмитрий не может сдержать довольной улыбки: — Горяч князь-то, видать.
— Горяч! Не в отца и не в деда. В Вельяминовых, что ли? А ему горячиться рано пока. Да что — пока, всю жизнь, пожалуй, еще горячиться не придется.
— Почему?
— Рано. Не скоро мы на татар сил наберем.
— Как набирать...
— Как ни набирай! Рано! Князь же так не думает. Но он неопытен. Твоя задача — убедить его в преждевременности таких стремлений.
— Почему моя?
— Потому что ты для него авторитет. Немцев бил. Татар побил! Боюсь, он в рот тебе заглядывать начнет. И побед над татарами просить или требовать уже для Москвы.
— Чего же ты боишься, отче?
— Что воспользуешься. И по-своему настроишь. Потому важно, чтобы ты хорошо разобрался в наших заботах и болячках и давал князю правильные советы.
— Ну, я постараюсь. Только ты, отче, сам мне в этом помоги.
— За тем и призвал тебя сразу, за тем и говорю так подробно. Но уже вижу — не слышишь ты меня.
— Почему это?! — изумился Дмитрий.
— Ждать не хочешь. Как и князь.
«Да! Видно, как дед Иван, по глазам читает. И с ним таиться бесполезно», — Дмитрий стал искать слова:
— В душе, отче, может, и не хочу. Но ведь я действительно обстоятельств ваших совсем не знаю. Как можно что-то хотеть и решать, не зная...
— На то и надежды мои, что, узнав, ты поймешь. И поступать станешь соответственно. Я-то вообще хотел бы, чтобы ты по отцовской дороге у нас пошел.
— По чьей?! — не понял Дмитрий.
— Отец твой, князь Кориат, мудрый был человек, дальновидный. И переговорами гораздо большего добивался, чем мечом, хотя и воевать умел хорошо.
— Понимаю, отец Алексий, что ты хочешь от меня, только боюсь — не получится.
— Почему?
— Ну, во-первых, всякое дело любить надо, а я это как-то не очень... а во-вторых, и это, может быть, главное — не заладилось у меня. Я в этих делах на судьбу полагаюсь, в приметы верю и убедился уже не раз, что приметы верно показывают. А тут... Не знаю, писала ли вам Любаня об этом, но первый же мой дипломатический опыт, сразу после свадьбы, боком вышел.
— Не помню сего, сыне.