Забытый. Москва

—  А-а-а...  — Федор понял все сразу. Он был одним из самых близких князю (ближе разве что лишь Миша Бренк) сотоварищей, который с недалекого, да пожалуй, еще и неушедшего детства всегда был рядом: в забавах ли, в проделках, в играх или драках, но не только в делах, главное  — в думах. А самой заветной думой стала у них однажды и теперь все застила одна  — побить татар!

* * *

Дмитрий так и не узнал, кто тогда сказал это у него за спиной, Миша ли, Федька ли шепелявый или нервный и впечатлительный брат его, Сашка Остей, когда вспыхнуло в них во всех, как лесной пожар, с самого рождения (а может, и раньше, кто знает!) тлевшее чувство: побить! Но запомнил тот миг ясно, до мелочей, и  — на всю жизнь!

Это было весной 1359 года. Они возвращались ватагой из посада через Фроловские ворота и увидели, как со своего подворья выезжают татары. Это был какой-то важный мурза со свитой. Впереди, покрикивая: Геть! Геть! Дорог! Ибинамат!  — ехал нукер в огромном малахае, помахивал плетью. За ним в пяти шагах важный разодетый татарин, дальше за ним, шагах в трех, еще четверо важных, мордастых, разодетых, а по бокам от них, гуськом, пятеро слева, пятеро справа, ехали слуги с длинными кнутами и молча, небрежно, казалось  — даже лениво, отмахивали ими, стегая по чему попало и сгоняя в грязь на обочину попадавшихся на пути и не успевших отскочить в переулок или во двор москвичей и москвичек.

Мальчишки забились в проулок и угрюмо смотрели на проезжающую процессию. Татары вели себя даже не по-хозяйски, а как-то отстраненно-брезгливо. Оглядывались невыразимо-презрительно и гадливо. А удары рассыпали будто и не людям, а презренным шелудивым дворнягам.

Дмитрий стоял впереди всех. Глядел, свирепел, запоминал. И услышал сзади:

—  У-у-у, сссуки косорылые! И не боятся никого. Когда ж им кто-нибудь врежет?!

—  Кто ж врежет? Все их боятся. И князья тоже... Может, хоть наш вырастет  — осмелится?

—  Осмелится — жди... Пока вырастет, и его настращают. Нашепчут, научат, насоветуют  — такой же станет.

Дмитрий дернулся, как от удара, развернулся и глянул своим наивно-бешеным взглядом так яростно, будто хотел ударить всех разом  — передние даже отшатнулись:

—  Не ссыте  — не настращают! Вы бы к тому времени хвосты не поджали!  — повернулся и зашагал от них. Пацаны кинулись следом, догнали, загалдели весело, сразу увлекшись и размечтавшись, как они станут бить татар и отомстят им за все, а шепелявый Федька даже пригрозил:

—  Я их шобаками травить штану, шук шраных!

—  Не шибко жамахнулша?  — передразнил его княжич под общий хохот,  — штаны не шлетят?

Вот с тех пор детская мечта впилась в мозг (и не одному княжичу), как гвоздь в дубовую доску  — не выдернешь!

Но через полгода умер отец, Дмитрия провозгласили князем, окружили плотным кольцом мудрых советников и принялись срочно учить его думать и поступать по-взрослому и по-княжески.

И быстро понял новый князь Московский, без всяких нашептываний и стращаний, что  — да, с татарами не потягаешься, что до такого о-оччень далеко! Непонятно даже, с какого конца и как подступаться.

Но мысль засела, а Дмитрий был не только достаточно здравомыслящим мальчиком, чтобы осознать сложность задачи, но и достаточно ограниченным и упрямым, чтобы вопреки всему добиваться задуманного.

Когда он заикнулся про татар митрополиту, а потом дяде, и увидел, как те только руками в досаде машут (митрополит, правда, очень обстоятельно объяснил, почему он машет  — откуда князь в общем-то и понял впервые тяжесть проблемы), он сразу прекратил о них говорить, повернул разговоры в другую плоскость. Стал рассуждать о сложных проблемах вообще, и уже не с митрополитом (тем более не с дядей), а с другими советниками и советчиками, которые, как ему казалось, тоже могли подсказать. Чаще всего с духовником своим, «дядей Митяем».

И действительно, племянник митрополита Данила Феофаныч, боярин не только умнейший, но и простой, не заносистый, говоривший с князем терпеливо, подолгу, обронил однажды мысль, в которую Дмитрий вцепился как в спасение.

Речь зашла о том, что делать, когда перед тобой встает неразрешимая проблема, а решать ее тем не менее как-то надо. Как быть?

—  А быть, князь-свет, очень просто. Надо либо вовсе ее не решать, подождать, пока она сама собой решится, либо найти человека, для которого эта проблема разрешима.

—  Как-как?!!

—  Человека нужного найти. Чтобы сделал. И все! Дмитрий аж головой затряс, как кот, у которого чешется в ухе:

—  И ты думаешь, что такого человека можно отыскать?!

—  Почти всегда. Только с одним условием...

—  Каким?!!

—  Он не должен знать, что проблема неразрешима.

—  Вот тебе раз! Это как же?!

—  Да ничего особенного в этом нет. Ты голову-то особенно не ломай, но иногда вспоминай. Тогда потихонечку разберешься и все поймешь. А у тебя что, такая проблема появилась?

Дмитрий смешался:

—  Да нет пока... Хотя... Куда ни кинь, одни проблемы. И все одна другой страшней.

— Хорошо, что ты это осознаешь. Только слишком близко к сердцу не принимай, нельзя.

—  Почему?!

—  С ума сойдешь. Или помрешь нечаянно. От забот.