Забытый. Москва

—  Я о нас и говорю. Заметят и кинутся назад. Пока будешь осторожничать да красться, они сбегут.

—  Хм! Резонно. Тогда что ж? Вперед?!

—  Вперед!  — необычно резко отрубил Иоганн, и Бобер прищурился на него с интересом:

«Помнит! Ох, как он их помнит, гадов! Интересно вот, взять бы в плен парочку «белоглазых» да дать их ему допросить...»

* * *

Произошло именно так, как предположил Иоганн. Московские полки стремительно двинулись вперед и сразу наскочили на небольшую (человек 50) ватажку грабителей. Ватажка разбежалась, оставив в руках москвичей под завязку набитый награбленным добром обоз и пятерых, самых жадных и неповоротливых.

—  Иоганн,  — усмехнулся в усы Бобер,  — допроси.

—  На предмет?  — хищно поджал губы Иоганн.

—  Ну-у-у... чтобы все сказали, что знают. Сам понимаешь...

—  Понимаешь,  — эхом отозвался Иоганн.

Немцы были не простые солдаты, даже на первый взгляд. Они высокомерно поджимали губы, глаз не прятали, смотрели презрительно, на все вопросы цедили сквозь зубы: Nicht ferschtehen. Но Иоганн так сверлил их единственным глазом, что они отворачивались.

—  Есть кто из Мальборка? Немцы опустили головы.

—  Вас сейчас повесят. Оставлю того, кто из Мальборка. Немцы равнодушно пожали плечами. Судя по этому жесту, жизнь их нисколько не интересовала. И Бобер, и Владимир, и Константин, следившие за допросом, были заинтригованы, лишь Иоганн смотрел равнодушно:

—  Вы будете разговаривать?

Один из немцев, очевидно, более других интересовавшийся собственной жизнью, проворчал:

—  Вы не будете нас убивать. Мы дадим выкуп.

—  Мне ваш выкуп...  — тут Иоганн произнес некоторые звуки, которые по-немецки, вероятно, очень что-то интересное значили, потому что один из пленных крякнул, другой усмехнулся стыдливо, а третий, худой и долговязый, сильно оскорбился. Он ощерился и плюнул Иоганну под ноги. Тот укоризненно качнул головой: «Зря, мол, ты так», и оглянулся на отроков:

—  Ребята, возьмите-ка этого под руки.

Отроки схватили долговязого, вывели вперед и заломили руки за спину. Немец покорно согнулся. Иоганн выдернул из ножен кинжал, подошел. Дмитрию стало интересно: «Неужели зарежет?! А ведь может. Но это ж слишком просто! Для Иоганна!» — и он как простой любопытный пододвинулся поближе. О том, что может вмешаться и прервать это не очень уже нравившееся ему действо, Дмитрий начисто забыл. Тем более уж не думали о том остальные, которых подхлестывал только животный интерес (о счетах Иоганна с немцами все знали очень хорошо!).

—  Сень, бечевку дай,  — Иоганн спокойно оглянулся на отрока. Тот очень быстро нашел и подскочил с веревкой, а князья все еще не понимали, что Иоганн хочет и что же сейчас будет. Иоганн (в правой руке кинжал, в левой веревка) подступил к немцу с самым угрожающим видом. Тот испугался и, насколько позволяли держащие его за руки отроки, откинулся назад. Иоганн пододвинулся к нему вплотную, заглянул в глаза, отчего немец еще больше напыжился, отворачивая голову, и ни с того, ни с сего изо всей силы ударил его ногой в низ живота. Наверное, это было очень больно. Глаза у немца вывалились так, как будто вот-вот упадут под ноги, а рот отворился  — шире невозможно себе представить. Что, очевидно, и требовалось Иоганну, который спокойно вставил кинжал пленнику в зубы и почти незаметно махнул веревкой вокруг его головы.

Иоганн делал все размеренно, спокойно и как-то очень уж профессионально, будто занимался этим всю жизнь, так что всем окружающим стало не по себе. Веревка захлестнулась у немца на шее, и Иоганн потянул концы. Немец стал задыхаться. Лицо его темно побагровело, глаза выползали все дальше из орбит, но что было самым страшным и отвратительным  — язык его вывалился изо рта, как у запыхавшейся собаки, никто из присутствующих не мог до сих пор и подумать, что язык у человека так длинен.

Пленник задергался в руках отроков, отдавая, надо полагать, Богу душу, когда Иоганн неожиданно бросил веревку и резко выдернул кинжал у немца изо рта. В глотке у того громко булькнуло, заскворчал всасываемый воздух, а к ногам отроков шлепнулось (как кусок теста) что-то мягкое. Все невольно уставились на это мягкое и с ужасом увидели, что «это»  — язык! Длинный, толстый, фиолетовый — весь! Немцы вскрикнули от ужаса, а некоторые русские  — от омерзения. Иоганн же, выбрав среди пленных самое испуганное лицо, ткнул в него пальцем:

—  Теперь этого.

Немец позеленел, ноги у него подкосились, он рухнул в снег, истошно вопя:

—  Не-ет! Нет!!! Не надо!!! Я все скажу, что знаю, я дам вам выкуп! Я все вам отдам! Только не надо! Не это! Не-ет!!!

Иоганн грустно усмехнулся:

—  Вишь как... Жалко языка-то,  — оглянулся на князей и воевод, увидел их мрачные физиономии, что-то себе сообразил и махнул рукой отроку:

—  Сеня, давай этого в сторонку. Поговорим,  — а пленникам обронил что-то коротко по-немецки, и те бросились к своему изувеченному товарищу.

* * *