Забытый. Москва

— Воевода. Но не простой, а главным форпостом на границах с Ордой командуешь. (Микула вовсе покраснел.) Посмелей с ним. Напросись в гости. Если сам князь не примет, с воеводами его потолкуй. На предмет взаимодействия в случае нечаянного татарского налета. Мол, поможем, чем можем, ежели чего. Ну и вы нам, если не жалко. Хотя бы весточкой. Может, переймешь у них что, приметишь, они ведь поопытней нас в этих делах. А может, и такое увидишь, что нам ни к чему. В общем  — понимаешь?

—  Понимать-то понимаю. И попробовать  — попробую. Только что из того выйдет? Говорят, заносчив очень князь рязанский, горд. А москвичей презирает. Говорит: то купцы, а не бойцы, что с них взять.

—  Да, это и я слышал. Но попытка  — не пытка, по уху не ударят. Попробуй все равно. Может, у него интерес какой вывернется или что... Ну а уж если совсем завысится, ничего нам с тобой не останется, как заставить себя уважать. А?

—  Да, князь. Это я еще с детства вынес: драчун, пока не наваляешь ему как следует, будет перед тобой кобениться и задираться по любому поводу. А как сопатку ему расквасишь — все! сразу мил человек делается.

—  Неужели метишь Олегу сопатку расквасить?!  — Бобер восторженно-весело дернул головой. Микула, хоть и смотрел в пол, но ответил твердо:

—  А что ж делать, если он не успокоится?

—  Хм, действительно,  — в словах Бобра звучал веселый вопрос,  — там вон с Мишкой Тверским никак разделаться не можем, а Олег-то, пожалуй, покруче будет.

—  Ну и что,  — голос Микулы был по-прежнему тверд,  — Волков бояться  — в лес не ходить. А бить все равно когда-нибудь придется. Всех подряд.

—  Думаешь?

—  Думай  — не думай, а с таким князем...

—  Каким?

—  Шустрым.

—  А это хорошо или плохо?

—  По мне, так хорошо. Насиделись по щелям, напрятались, набегались. Нету больше терпения. И если уж хотим татар побить, так должны бить любого! И не бояться.

Из Коломны в Серпухов Бобер поехал через Каширу, чтобы как следует рассмотреть хозяйство Григория, до него до сих пор никак руки не доходили. И это было нездорово, ведь такой опоры в людях, как в Нижнем, у Гришки не было, и он мог просто не справиться. То есть заставы и дозоры он, конечно, устроил. Но сколько? И каких?

Дмитрий стал припоминать: выходило, что Гришку он не видел больше года, и это нехорошо. А Дарью вообще с позапрошлой осени, с самых тех дней в Нижнем, когда... Да, когда!

«И чегой-то ты о ней вспомнил? Зачем?»

Но сейчас, на подъезде к Кашире, он думал о ней больше, чем о Гришке и заставах. Да что там! Только о ней и думал. Вспоминал, представлял, вспыхивал, остывал и, теперь уже привычно, продолжал удивляться сам себе.

* * *

Кашира порадовала размахом. Понастроено по сравнению с прошлым годом Бобру показалось очень много. Особенно поразила сама Гришкина усадьба. Это был двор большого боярина, даже воеводы. Особенно внушительны оказались конюшни и кузницы. «Кони и оружие — главное! Молодец!» Дмитрий с удовольствием ожидал встречи с косоглазым верзилой, надеясь тем не менее (на фоне воспоминаний о Дарье): «может, в отлучке?»

Надежды не обманули (что, впрочем, и неудивительно), Гришка был на кордоне, и встретила его одна Дарья. Ну не одна, конечно, а в большом хороводе слуг, служанок, воинов и холопов, знакомых, полузнакомых и вовсе неизвестных, но проявивших при встрече одинаково бурную радость и энтузиазм.

Дело было к вечеру, а пока князя встречали, умывали, готовили для него угощенье, и вовсе темнеть стало. Кого пригласить к столу? Дарья посматривала с робкой надеждой, но князь распорядился ловко: отроков его накормили и развели отдыхать раньше, а из местных он никого близко не знал, потому и за стол позвать не захотел, а сел один с хозяйкой, ведя степенный разговор о том, о сем и поглядывая на нее изредка так красноречиво, что Дарью бросало из жара в холод. Но и в ее глазах, кроме напряженного ожидания, мелькало еще что-то, искорки какие-то, причин которых он угадать не мог.

Дарья заговорила о детях: с гордостью о старшем (тот уже вовсю мотался с отцом по Оке и сейчас был с ним на кордоне), с нежностью о младшей:

—  Красавицей будет. Хочешь взглянуть?

—  Конечно.

Дарья кликнула девушку, велела привести детей.

—  Детей!?

—  Да.

—  Так у вас, стало быть, прибавилось?

—  Прибавилось,  — хозяйка загадочно улыбнулась.

Вошла девочка, которую он едва узнал, так она подросла и похорошела. За руку ее держался совершенно белый (сивый!) мальчик, очень маленький (годик, чуть больше?), шагавший еще нетвердо. Взглянув на его глаза, Дмитрий почуял на спине и плечах мурашки  — глаза были его! Один, правда, хоть и несильно, но вполне заметно косил.

Когда детей обласкали, расспросили и проводили, Дмитрий недоуменно уставился на Дарью:

—  Это как же?

—  Да вот так... Победу над татарами, помнишь, праздновали? Видно, не очень ты берегся.

—  Ты... А ты? Сказала бы хоть...

—  Зачем?

—  Так ведь Гришка... Что он?

—  Он мне сознался недавно. Если б, говорит, не моя косина в его глазах, я вас с сынком вместе закопал бы где-нибудь в лесу, чтоб не узнал никто.

—  О, Господи!