Забытый. Москва

—  Он имел в виду, что мы готовы породниться с Великим князем Московским и тем самым скрепить вечный мир.

—  О-о! Москва приветствует такую готовность. К сожалению, Великий князь уже женат...

—  Нам это известно,  — терпеливо улыбнулся Олгерд,  — но нам также известно, что его ближайший родственник, князь Владимир, к счастью холост.

— - О-о, да-а, однако он действительно БЛИЖАЙШИЙ,  — Феофаныч усилил голос на последнем слове,  — и это требует от нас ответственного отношения.

—  Мы и не предполагали,  — Олгерд улыбался страшно высокомерно,  — судя по некоторым родственным связям князя Московского, что московиты окажутся на этот счет столь щепетильны...

Феофаныч сразу не сориентировался, на что намекал глава Литвы, потому предпочел вежливо промолчать.

—  ...но не волнуйтесь. Мы предлагаем в жены князю Владимиру родную, законную  — Олгерд подчеркнул голосом последнее слово, а Феофаныч понял, наконец, что тот намекнул на брак Бобра с Любой  — дочь Великого князя Литовского Елену Олгердовну.

Феофаныч изобразил физиономией сладкое довольство:

—  Мы не сомневались в искренности намерений Великого князя Литовского и с большим удовольствием видим, что не ошиблись. Теперь с легким сердцем можно перейти к обсуждению условий и сроков перемирия.

—  Сроков?  — на лице Олгерда на миг отразилось замешательство. — Но ведь мы говорим о вечном мире!

Феофаныч улыбнулся еще слаже:

—  Великий князь! Если уж мы решили породниться, то давайте говорить по-родственному. Не так ли?

—  Разумеется, так.

—  Мы понимаем все трудности, с какими столкнулось литовское войско, и, теперь уже по-родственному, сочувствуем вам. Мы даже допускаем, что Литва действительно желает «вечного» мира. Но мы нисколько не обольщаемся относительно намерений вашего союзника,  — Феофаныч небрежно кивнул в сторону тверского князя (Михаил побагровел, на скулах обозначились белые пятна, но он опять промолчал),  — мы подозреваем, что он может возобновить свои притязания при первом удобном случае, и не хотим связывать себя по рукам и ногам данными тебе обязательствами. Кстати, я надеюсь, что и союзников твоих  — снова небрежный кивок в сторону Михаила  — такая постановка вопроса заставит более ответственно отнестись к твоим обязательствам. Не так ли?

Олгерд пожал плечами.

—  Ну а когда мы окончательно породнимся, я имею в виду свадьбу, тогда, думаю, и сроки, и все условия решатся сами собой. Так что давайте пока ограничимся полугодиком. Скажем, до Петрова дня. А?

—  Не очень-то это по-родственному,  — натянуто улыбнулся Олгерд.

—  Ну что ты, князь! Очень даже по-родственному, очень! И чтобы лишний раз доказать это, я хочу просить тебя вот о чем. Ты сейчас же должен пропустить на Смоленскую дорогу наших гонцов. Им необходимо предупредить стоящее у тебя в тылу войско, которым командует, кстати, родной твой племянник (Да мы все тут родственники! Что нам делить?!!), — Феофаныч сладчайше улыбался,  — чтобы оно не ударило невзначай, ведь Дмитрий Кориатович не знает, что мы заключили мир и породнились, и может беды наделать.

—  Конечно. Разумеется.  — Олгерд так же сладко улыбался, лихорадочно перебирая в уме все комбинации. Выходило жутковато. Если московско-рязанское войско уже в тылу, тогда просто катастрофа. Бобренок не выпустит нас без боя, что бы ни говорил этот медоречивый, а до боя пока дойдет, у меня одна половина коней падет, а вторая на ровном месте начнет спотыкаться. Если же я мир заключу, то и отобрать корм ни у кого будет нельзя. Конечно, боярин блефует  — стали бы они мир заключать, если бы уже меня окружили! Да еще вместе с рязанцами! Однако, если о вечном мире не хотят толковать, то, видно, к тому идет. И потому: сколько щеки ни надувай, а соглашаться придется на все. Слава Перкунасу, еще требуют немного. Хотя... Ведь до требований еще не дошло. Да, братец, вляпался ты крепко. Давно так не бывало.

Феофаныч радостно-вопросительно заглядывал Олгерду в глаза, ожидая, видимо, еще каких-то слов, но, так и не дождавшись, заключил с полувопросом:

—  Стало быть, будем считать перемирие заключенным? Надеюсь, мы не будем обсуждать вещей очевидных: на счет полона, припасов и прочее.

—  А точнее?  — Олгерд приподнял бровь.

—  Полон и припасы, взятые вами на пути в Москву, должны быть возвращены. Я не говорю об обратном пути, ведь назад вы пойдете по дружественной территории.

—  Разумеется,  — Олгерд потупился,  — разумеется, и полон в первую очередь. ( «А, сукин сын! Полон уже кормить нечем!»  — злорадно отметил себе Феофаныч.) А вот что касается припасов... Это только весной. Многое из взятого уже использовано, а нам еще домой возвращаться... А тут зима, видишь, какая... Так что припасы  — попозже.

«Хрен ты их вернешь, ни попозже, никогда. Ладно, хоть обещаешь». Феофаныч поджал губы, насупился для вида:

— Мы верим тебе, Великий князь. Понимаем твои трудности. Потому согласны подождать до весны. А там, Бог даст, и «вечный» мир заключим...

—  Непременно.

* * *