Забытый. Москва

—  Дядя Вася, кто ж еще. То не этак, это не так. Ну все не так! Что бы ни сделал, что бы ни сказал  — все не так!

—  Терпи, князь.

—  Сколько терпеть? Сколько можно?! Ну молод, ладно, но не грудной же младенец! Чтобы на каждом шагу мне сопли подбирать!

Бобер усмехнулся в усы. «Что ж, хорошо говоришь. Горяч. Все, как монах расписал. А ты, Василь Василич, уж не обессудь  — сам себе яму выкопал».

—  Можно и одернуть, если уверен, что прав. Да, может, и пора?..

—  Ты считаешь?!  — Дмитрий аж взвился.  — А я думал, ты... Да, тезка! По-моему тоже пора. А то что же, так и до седых му..й мальчиком при дяде просидишь.

—  Верно, тезка. Если сразу из-под чужой лапы не вырвешься, то не вырвешься никогда.

—  А я о чем! Только вот как? С чего начать?

—  Найди момент, чтобы наверняка.

—  Как?! Разве тут разочтешь, где наверняка, а где нет. Ты вот что. Ты бы мигнул в нужный момент как-нибудь, что ли... А?

—  Идет!  — смеется Бобер,  — Только я ведь уеду через неделю, вряд ли успеем. Так что, коль случай не подвернется, подожди моего возвращения.

—  Хорошо, подожду. Но тебе там дальше осени не сидеть. Хватит!

—  Почему до осени?

—  К осени думаю стены закончить. Тогда вплотную войском займусь.

—  Если дадут.

—  А вот если не дадут!..  — князь делает бешеные глаза,  — Тогда и одерну!

—  Ну-ну! Я не только дядю Васю имел в виду. Даже не митрополита. Обстоятельства. У меня-то твоих обстоятельств нет.

—  Вот и прекрасно! Тогда, может, и пораньше?

—  Знаешь, тезка, мне теперь уже самому интересно, как повернется. Да и их на полдороге бросать... Хочу дождаться.

—  Татар?!

—  Да. Ушкуйники их раздразнили, ясно  — они этого не оставят. Ведь всех булгарских купцов очистили, сволочи! Да если б только булгарских! Татары наверняка пойдут. Но вряд ли рано. Они всегда дожидаются, когда вы урожай соберете. Верно? Так что вот она, осень, и с этой стороны тоже выворачивается. А вы-то кремль к осени закончите?

—  Должны!

—  Я смотрю, сколько же камня еще надо! Всю зиму возить. И то  — хватит ли?

—  Всю зиму и будем, на то расчет. А камня в Мячкове  — горы, все лето кололи. И Иоганн говорит  — хватит. Так что весной, только растает  — начнем класть.

—  Каменщиков-то хватит?

—  Плесковичи говорят  — хватит, а уж помощников  — пруд пруди. Я ведь тебе не досказал. Северную угловую башню Федьки Кошки отец, Андрей Собакин, на себя взял, двор их там. Рядом с ним, у ворот, что на церковь Николы выходят, купцы самые богатые себе выпросили, все почти сурожане: Васька Капица, Кузька Ковырь, Саларевы братья, Елферьевы... В общем — купцы! От Беклемиша наверх, к торжищу, дядя Тимоха башню отвоевал, а Фролове-кие ворота (опять смеяться будешь!) сам митрополит.

—  Как митрополит?!

—  А так. Собрал свой Чудов монастырь, всю братию, сказал им проповедь (я был! слушал!), что, мол, постараться придется для защиты честных христиан. Не только златом-серебром, каменьями ценными, но и собственными руками, как отец Сергий делает.

—  Кто это, отец Сергий?

—  Есть тут у нас один, в лесу живет. По правде живет. Все сам делает, ни у кого ничего не просит, никому не завидует... В общем  — сильно правильный мужик! Тянутся к нему люди, уважают. Ну так вот, и вся братия монастырская как летом вкалывала! Землю копали. Лучше всех работали!

—  Да-а...  — ничего не смог больше сказать Бобер.

А перед этим разговором...

Дмитрий примчался в Москву без предупреждения, инкогнито: пятнадцать отроков, пять саней.

Даже на крыльце его не встретил никто. Только когда вошел в сени, в двери туда и сюда кинулись девушки:

—  Князь! Князь приехал!

И в повалуше, не успев еще прикрыть за собою дверь, увидел: откуда-то сверху, с лестницы, раскинув как крылья руки, птицей метнулась к нему Юли. На глазах благоговейно и изумленно замершей челяди пала на грудь, прижалась крепко-крепко, уколола грудями, но поцеловала чинно, три раза в щеки, отстранилась и  — девушкам:

—  За княгиней гонца — мигом! За отцом Ипатом к князь-Владимиру немедленно! За Алексей Афанасьичем и Гаврил Алексеичем к боярину Василию или в великокняжеские хоромы  — найти и сказать. За Иоганном на западную стену. Ефим Василича предупредить: пусть готовит баню и стол! Пойдем, князь, вздохнешь, пока княгиня приедет да все соберутся.

Дмитрий ничего не соображал, но почуял: сейчас! сейчас! и слепо отдался на волю Юли. Девушки бросились врассыпную выполнять приказания, а она, как клешней вцепившись в руку, потащила его по лестнице вверх, вверх, потом налево куда-то, в закоулок, в дверь, втащила как пойманную мышь в светелку, дверь  — хлоп! и на мощную задвижку  — щелк! и остановилась перед ним, опустила глаза, плечи, руки  — ну!!!

Дмитрий прохрипел шепотом:

—  Не зайдет кто?

Она откликнулась скороговоркой, тоже с хрипотцой:

—  Люба с Великой княгиней кататься уехала, на тройке, раньше часа не будет. Монах у Володьки, раньше всех придет. Но он же не сунется... Алешку с Гаврюхой еще найти надо. Только если Ефим припрется уточнять, но с ним я просто...  — и заглянула в глаза, и утонула в них, и кинулась на шею, обвила руками, повисла:  — А-ах, Митя мой! Как ты долго!..