Забытый. Москва

—  Цей так, княже, хитростей нет. Хитрость в самом жлезе. Так что... Мы покажем, ты заставь. Они плату большую просят.

—  Ну это уж уладим как-нибудь. А, Владимир Андреич?

—  Уладим, какой разговор.

Между тем женщины очистили и заново накрыли стол. Две таскали кувшины и закуски, две суетились у печи. Монах недоверчиво понюхал поставленный перед ним кувшин и радостно раздул ноздри:

—  О-о-о! Братцы! Да тут вовсе не «пиво», тут медом пахнет!

—  Та ж знам, что вы «пиво» не жалуйшете.

—  Ну, сейчас мы не только «пиво»,  — смеется Константин,  — мы ничего. Мы из-за стола только что.

—  Аи, то не важно. Мы вас по-своему угощать будем.

—  Правильно!  — живо откликается монах.  — А ты, воевода, за всех не говори. Такой душистый мед и на сытый живот пользительно.

—  Зачем на сытый, сытый потом будет,  — выворачиваются женщины, хлопотавшие у печи, и начинают раскладывать что-то дымящееся по мискам.

Гости смотрят  — пельмени! Они начинают хохотать как сумасшедшие, а хозяева в недоумении.

—  Мы только что у Константина,  — оправдывается Дмитрий,  — гору их съели!  — и чертит пальцем по горлу,  — во!

Однако чехи невозмутимо качают головами:

—  То ничего, княже. Мы знам, каковы у воеводы пельмени. У нас не то. Ты пробуй, потом скажешь.

—  Да некуда! Спасибо!

—  То неверно. Один всегда зайдет. Там посмотрим. Только обязательно его первейше в сливки, а потом в рот уже. И разгрызай медлейше, а то рот сошпаришь.

Дмитрий побоялся обидеть хозяев. Он осторожно взял пельмень (тот был маленький, раза в три меньше Константинова), бросил его в плошку со сливками, как это сделали чехи, и отправил в рот целиком. Потом осторожненько разгрыз, приоткрывая рот и втягивая воздух, чтобы остудить, и просто обалдел: вкус оказался совсем не тот, что у больших, но по-своему изумителен! Проглотив, он быстро взял второй, бросил в сливки и услышал сдержанный гогот, то ржали уже чехи  — теперь только он вспомнил, что отказывался и от первого, и сам засмеялся, но пельмень не оставил. И тут, внимательно посмотрев на князя, за ложку взялся монах. За столом повалились от хохота, на что Ипатий отреагировал невозмутимо:

—  Надо же и чешский вкус узнать. Раз князь не лопнул, значит, меня тем более Бог милует.

Худо-бедно, но Бобер с монахом уговорили и тут по полной миске. Дмитрий чувствовал: не нагнуться, и дивился  — ведь никогда еще он не съедал так много. Вспомнил рассказы отца о «тверьской» ухе и только теперь его понял и поверил. Попытался вернуться к серьезному разговору:

—  Иржи, Рехек. Вот говорите, что все наладили, все путем. И что же, никаких трудностей?

—  Ну й, без того ж не бывает.

—  А в чем главная загвоздка?

—  Тетивы. О то тут совсем ни к черту. Та й в Москве не ахти. Той тут волов мало. Пашут на лошадях, не то что у вас на Волыни. Там волов тьма, потому и с жилами не проблема. А тут...

—  А тут?! Неужто у вас коров, да быков мало?! А, Владимир Андреич?

—  Коров полно, а быки только на племя.

—  А куда ж вы бычков?

—  На мясо.

—  Рехек, а молодых бычков жилы разве не...

—  Аи, что ты, княже! Не моложе двух лет, та й обязательно не бычачьи, а воловьи.

—  Что так? Почему?!

—  Та й Бог е знат. Так и все. Воловьи упруже и крепчейше. Так!

—  Неужто в Чернигов или Киев за такой-то малостью?  — недовольно цедит монах. Он, как и Дмитрий, сидит очень прямо и все время старается поудобней разместить на коленях свой до неприличия раздувшийся живот.

—  В арбалете малостей нет,  — очень серьезно говорит Рехек,  — а тетива особенно не малость, а первейшая часть. Глупо это не понимать.

Бобер удивленно раскрывает глаза, он впервые слышит серьезное и резкое суждение из уст чеха, монах виновато крутит головой, а Владимир, неожиданно для всех, как отрубает:

—  Если надо, то надо и в Чернигов, и в Киев. Что тут страшного? Мало, что ли, у нас купцов, с Черниговом и с Киевом завязанных? Им поручить  — будут возить. Но что везти, где брать? Они ж не понимают, они тебе такого навезут... Так что сначала знающему кому-то ехать надо, наладить все.

—  Верно, князь. Так что ты, Иржи, собирайся. Поедешь с нами в Москву, а оттуда с купцами в Литву.

—  Как скажешь, княже.

* * *

Через три дня, забрав всех арбалетчиков (их набралось 79 пар), Бобер вернулся в Москву. Алешка и Гаврюха остались с Константином. Задержались и князь Владимир с монахом. Захотев сперва лишь ознакомиться с проблемами своей будущей твердыни и обратившись с вопросами к наместнику Якову Новосильцу, они получили в ответ столько вопросов и увидели картину столь нерадостную, что решили остаться. Новосилец оказался мужиком толковым. Напористым и дотошным. Сразу уразумев, кто тут командует, главный вопрос, с кремлем, он заставил решить до отъезда Бобра, в его присутствии.