Забытый. Москва

—  У меня тут очень хороший хозяин сидит, окольничий Яков Юрьевич. Все старики его сильно уважают и хвалят. Познакомитесь поближе  — увидите. Но я не против и сам почаще. Могу и вовсе сюда перебраться, что мне в Москве делать. Только без тебя мне тут несподручно, так что давай-ка со мной.

—  Это мы с толстым удовольствием!  — урчит Ипатий,  — Только бражки с медком переправь сюда побольше загодя, а то ну как кончится. Тогда...

—  Этого добра тут, отец Ипат...  — смеется Константин,  — не беспокойся. А вот и пельмени! Ты, князь Дмитрий, если не едал, то сначала послушай. Тут вот укропчик солененький, рубленый, ты им сверху посыпь. Чесночку маринованного, если остренькое любишь. И откусывай осторожно, потому что там сок внутри очень жирный и очень горячий  — все нёбо сполушубишь, если не остережешься. Давай!

Тут-то Дмитрий Боброк и влюбился в серпуховские пельмени, как когда-то его отец в «тверьскую» уху. Он ел, хвалил, отдувался, снова ел и никак не мог насытиться, а когда вспомнили о чехах, он так огрузнел от съеденного и выпитого, что не захотел уже и подниматься, всерьез подумав перенести визит на утро. Только удивленный взгляд Владимира заставил его устыдиться. Он затряс головой, заворочался:

—  Алексей! Гаврила! А ну поднимайтесь! Расселись, зажрались, все дела забыли. Пошли!

Алешка с Гаврюхой не поняли, но привычно вскочили:

—  Куда, князь?

—  К чехам, куда ж еще.

* * *

У чехов было все по-прежнему: один дом темный, в другом светился первый этаж, а на улицу доносились то шум, то вой. Вой означал пение. Не то чтобы чешские песни были некрасивы, немелодичны. Просто у Иржи и Рехека в сочетании с огромной любовью к пению имелись такие вокальные данные, что слушатель, закрыв глаза, ни за что не отгадал бы, находится ли он среди певцов или в овечьем закуте, или даже в свином хлеву. Чехов, впрочем, сие не смущало ни капли, и стоило только им употребить кружки по три своего пойла, как концерт начинался и продолжался с перерывами до тех пор, пока певцы не валились спать.

Сторожа окликнули, Константин отозвался. Подошли к крыльцу. Бобер оглянулся на монаха:

—  Поют. Что теперь от них толку?

—  Не страшно. И расспросим, и растолкуем. Что ж нам, из-за их пьянки лишний день терять? Завтра с утра они еще тупей будут с похмелуги-то.

В дом ввалились вшестером и были встречены восторженным ревом и даже слезами. Женщины (все четыре были тут, все навеселе) кинулись целоваться. Хозяева прекратили выть, моментально прослезились и, раскрыв объятья, поднялись, крича одновременно:

—  Ой же ж, княже! От не ждали ж! Откуда Боже принес?! От же ж радость!

Гости: четверо старых арбалетчиков и двое незнакомых (новые мастера?) молча почтительно поднялись, осторожно улыбались. Пришедших усадили, женщины кинулись обновить стол. Чехи, перебивая друг друга, начали выспрашивать  — откуда? как? какие новости в Москве? Но Дмитрий жестко остановил их:

—  Стоп! Наши новости вам воевода после расскажет. Рассказывайте вы. Все! Как дела и какие проблемы.

—  Тай дела ж  — лучшей не надо. Хотя надо б и лучшей.

—  Это как же?

—  Ну й, сам видишь: стукарня готова, действует. Сушильни аж три  — тебе сказали?  — материала достаточно. Арбалетов вже три десятка сделали. Дело пойшло. Но медленно. На такую стукарню можно с полсотни подмастерьев взять. Так рассчитывали, на то и три сушильни, да нет народу. Толковых мастеров  — вот они, все тут. Остальные мальчишки, из них мастера если й выйдут, так года через три, а то й и не выйдут.

—  Ну и что? Учите, готовьте. Нам тут не три года сидеть  — дольше. Мне  — так, пожалуй, и до конца. Ну а вам, как решите, но только и вы ведь отсюда нищими не захотите уехать. Верно?

—  То й верно... Иначе б не ехали.

—  Ну вот! А то, что я вам в Москве еще советовал,  — не получается?

—  Что именно, княже?

—  Чтобы детали к арбалетам на стороне брать, у настоящих мастеров? В Москве.

—  Москва далековато.

—  Ну тут, в Серпухове.

—  Тут хорошие кузнецы есть, и уговор с ними есть. Хотя не привыкли мы... В своих руках надежней...

—  Ну это уж вы зря. Тогда и так, и так дергайтесь: и своих учите, и других используйте.

—  Дак той же ж делам, княже. Говорю  — дело пойшло. Теперь только отлаживать его  — вся забота.

—  Ну а железо каково тут?

—  От то добро, княже! Добро жлезо! Особо для стрелок. Просто лучшей не треба! Мы ж даже не вждали тако встретить! Оттого еще не хотим ничегойше з Москвы брать. Там жлезо всяко, и почти всегда хужейше. А тут... Мы уже крепко подумываем рога арбалету попробовать... Чуешь, куда тогда стрельнет?

—  Чуять-то я давно чую, да ведь тяжесть... Впрочем  — что я говорю?! Делайте! Пробуйте! Я пока не тороплю. На то и даю вам все, что просите. Ах, как здорово! А, отец Ипат?! Со стрелами будем! А может и...

—  Цыц!  — резко и серьезно одернул монах и перекрестился в передний угол,  — Не зарекайся!

—  Ладно, ладно,  — Дмитрий трижды плюнул через левое плечо и опять насел на Рехека,  — но стрелы-то не обязательно самим делать. Проще местных кузнецов заставить.