Забытый. Москва

Гости прошли, сели у стола. Дмитрий осмотрелся. Горенка маленькая, с одним крошечным оконцем, которое и летом-то, наверное, ничего не освещало, а уж сейчас... Поэтому на столе горят три свечи в шандале. По стенам лавки, посередине стол, у стола еще две лавки. На столе кроме свечей краюха хлеба, нож, плошка с медом, в ней большая деревянная ложка. Жбан с квасом и книга из аккуратно сшитых листов харатьи. Дмитрию показалось что-то очень уж знакомое, он придвинулся, заглянул...

—  Э-э, князь! Да ты никак Плутархосом интересуешься.

Владимир опять покраснел ужасно. Молчал, улыбался робко.

—  Не отец ли Ипат чтение это тебе подсунул вместо Псалтыри?

—  Он,  — выдохнул Владимир.

—  Здорово! Я ведь тоже в твои годы, так же вот, вместо Псалтыри, этой книжкой зачитывался. Мудрая книжка. А? Воевать умело учит. Как ты считаешь?

—  Да я еще прочел-то немного... Но здорово! Ведь как давно это было, а они уже все премудрости воинские знали! Получше теперешних наших воевод. Даже не верится.

—  Так-то, брат. Оказывается, сколько уже всего на свете было. Все было! А мы и не знаем...

—  А откуда узнать-то!  — неожиданно вскинулся Владимир.  — Если б не Ипатий, я и этого бы не узнал.

—  Вот видишь, какой у нас отец Ипат необыкновенный. Нам его беречь надо, чтоб не только нас учил, а и иных многих.

—  Ладно, хватит шутить, князь,  — заворчал монах,  — говори лучше, зачем мы пришли.

— Я, между прочим, вовсе не шучу,  — Дмитрий строго взглянул на Владимира, и тот поспешно опустил глаза,  — а пришли мы по важному делу, князь.

—  Слушаю вас,  — Владимир неожиданно важно выпрямился и принял величественную позу. Видимо, так его учили. Дмитрий переглянулся с монахом, и тот как будто даже в недоумении чуть пожал плечами. Дмитрий решил, что действовать надо чинно и с лестью:

—  Дело касается того участка, который ты выделил мне от щедрот своих в твоем уделе в Серпухове.

—  Тебя что-то не устраивает?

—  Наоборот. Триста десятин на окском берегу  — это, может, и слишком. Но ты давал, а я брал, все это, так сказать, заочно. Мы же не видели ничего на месте. Может, ты себя этим как-то утеснил или кого-нибудь из своих бояр, холопов. Может границу удобней где-то в ту или другую сторону подвинуть или сократить... Понимаешь? Сделать надо так, чтобы всем было удобно, и уж потом это какой-нибудь грамотой закрепить, чтобы среди подручников наших недоразумений не возникало. А для этого надо бы нам с тобой вместе туда съездить. Я с отцом Ипатом еду завтра проверять арбалетных мастеров, да и дружину свою, как они там устроились, как охраняют Окский берег. У тебя, конечно, дел много, я понимаю, но не мог бы ты выкроить недельку, с нами поехать?  — Дмитрий увидел, как в несказанной радости расползается в улыбку лицо мальчика, как он изо всех сил старается собрать его в важную и серьезную маску  — а не получается. Ничего не замечая, Дмитрий продолжал:

—  А то ведь я прямо оттуда  — в Нижний. Заберу всех арбалетчиков, там таких  — шаром покати, а мы летом татар ждем... Так что если ты не сможешь, участок еще на год зависнет. А то и больше, это ведь как Бог даст  — вдруг случится что. А место это, мастерские на нем  — исключительно важны. Не только для меня. Для тебя тоже, для Великого князя, брата твоего, для всего княжества Московского. Без этого оружия мы как без рук, без него не будет побед, а не будет побед  — Москвы не будет. Нам такого допустить нельзя. Почему я так много внимания уделяю тому  — особый разговор, я объясню по дороге, и уверен  — ты поймешь и согласишься. А сейчас пока приглашаю и прошу с нами в Серпухов.

—  О важности этого оружия я уже наслушался.

—  Откуда?!  — очень натурально вытаращил глаза Дмитрий.

— А вот,  — Владимир кивнул в сторону монаха,  — полгода уж, или больше, меня просвещает. Так что долго объяснять не надо  — я еду. Московские дела подождут. Эта мастерская теперь  — не только твоя забота, а и моя, раз на моей земле. Даже не только моя, сам говоришь... Поедем! Уладим все вместе. Заодно и ...  — он не договорил, что  — «заодно», и вдруг спросил совсем по-мальчишески.  — Меду хошь?!

—  Хошь!  — со смехом выдохнул Дмитрий.

—  Пробуй! Духовит  — страсть! А тебе, отче, другого медку? А?!

—  О-о, князь! Ну как тут откажешься, когда хозяин так предлагает!

—  Смотри, отче! Уж не сон ли?!  — Дмитрий попридержал коня и провел ладонью по глазам.

—  Господи Иисусе! Точь в точь как в Бобровке!  — всколыхнулся монах.

На самом гребне окского берега, у опушки, рядышком, как два близнеца, стояли квадратные, высокие, с мансардами и голубятнями, непривычные и нелепые среди русского поля, чешские дома. Ниже по склону берега, саженях в ста от домов слабенько дымила «стукарня». Вот она была совсем не та, что в Бобровке. Сложенная из самана и покрытая какой-то чертовщиной, сильно смахивающей не черепицу (явно негорючей!), кузница была раза в три больше бобровской.

—  Размахнулись наши чехи на халяву-то,  — монах завертел головой:  — А где ж сушильня? Чтой-то не видать ...

—  Что кузницу к воде близко сделали, это хорошо, грамотно. А вот в половодье не зальет?