Забытый прародитель человечества

Проведя анализ сюжета данной русской сказки, мы видим, что изначально он был посвящен небесному охотнику и его животным духам-хранителям, которые за исключением медведя все периодически умирали (уходили за горизонт, попадали в место, куда «заход был, а выходу не было»), а затем с помощью единственного незаходящего созвездия возвращались к жизни с тем, чтобы совершить очередной цикл своего движения по небу, разыгрывая перед человеческим взором извечную драму жизни и смерти. Затем, не позднее эпохи индоевропейской общности, в сюжет добавляется мотив инцеста брата и сестры, которая становится причиной смерти главного героя. С развитием у славян земледелия место загробного мира начинает обозначать собой волшебная мельница без выхода, давшая название самой сказке. На последнем этапе на сюжет повествования наслаиваются два бродячих фольклорных сюжета: отец обещает черту то дома, о чем он сам не знает, своих неродившихся детей, и о герое-змееборце, спасающем от чудовища царскую дочь и погубленном подлым слугой, но затем воскресшим. Последний сюжет, вытесняющий из общественного сознания факт инцеста между браком и сестрой, хронологически оказывается самым поздним, поскольку уже предполагает знакомство славян с царской властью. Такова в общих чертах эволюция сюжета данной сказки. Даже если принять за точку отсчета индоевропейскую общность (хоть сам сюжет мифа, как будет показано в последней главе, гораздо древнее), эта сказка указывает, что нашим далеким предкам был знаком образ умирающего и воскресающего бога за многие тысячелетия до самого возникновения христианства, не говоря уже о времени насаждения на Руси новой религии. Поскольку мистерия умирания-воскресения небесного охотника происходила на небосводе на протяжении всего года, это обстоятельство свидетельствует о том, что не только в Греции, Армении или Индии, но и у славян этот образ был связан с идеей течения времени. На эту же связь указывает как древнерусское название Ориона кружилие, соотносимое с кругом времени, так и отмеченная выше этимологическая связь русского слова пора с древнегреческими Орами, символизирующими собой течение времени. Впоследствии, особенно после включения сюжета об инцесте первой человеческой пары в контекст солнечной мифологии, произошло определенное «снижение» первоначальной идеи, в результате чего брат с сестрой стали ассоциироваться уже не с годовым, а всего лишь с суточным циклом и, соответственно, символизировать всего лишь смену дня и ночи. Результаты подобного снижения мы видим как в индийской, так и в русской традиции. В свете параллелей мифологии обеих народов можно предположить, что на второй стадии развития сюжета русской сказки умерший из-за козней сестры и впоследствии воскресший охотник играл в общественном сознании примерно такую же роль, что и Яма в индийской мифологии, — первого умершего человека, проложившего остальным людям путь в царство мертвых и ставшего, вследствии этого, сначала царем, а затем и богом загробного царства. В посвященном ему гимне Ригведы так описывается значимость свершенного им:

Того, кто удалился по великим отлогим склонам,
Разглядел путь для многих,
Сына Вивасвата, собирателя людей.
Яму-царя почти жертвой!

Яма первый нашел для нас выход —

Это пастбище назад не отобрать.
Куда (некогда) прошли наши древние отцы,
Туда (все) рожденные (последуют) по своим путям.

(РВ Х, 14,1–2)

Сходство между индийским и русским мифологическими персонажами становится тем более очевидным, если учесть, что у Ямы была сестра-близнец Ями, пытавшаяся склонить его к инцесту, а также две собаки, речь о которых пойдет в пятой главе.