Забытый раёк

В колониальной нашей лавке
давно провалены все явки,
все перепутаны пароли
на этикетках,
сидят ночные чак-мооли
в злаченых клетках;
квакушки,птицы и собаки —
сплошные символы и знаки,

и всякий идольчик точеный
необорим, как кот ученый
из дебрей Явы,
а уж турусы на колесах —
одна растрава.
Тома с банановой бумагой
сродни искусам,
и я томлюсь туземной тягой
к стеклянным бусам.

Но всё мне тут не по карману,
резьба кальяна,
ни бондиана, ни гондвана,
аргентум серег и солонок,
лишь бубенцов дешевых пара
да керамический слоненок
с Мадагаскара.

«Град святого Петра, тебя выбелил град...»

* * *

Град Святого Петра, тебя выбелил град,
обесцветили высолы красных бригад,
невеселых побелок,
где в созвездье Весов и в созвездье Часов
запирается твой солончак на засов
двух ржавеющих стрелок.

И не то чтоб Дидим, а почти побратим,
блудный брат в друга, в гостя легко обратим
в твоих тайных карталах;
в них палаткою в храме застыл Севморпуть,
вмерз в пространство, которого не развернуть
перекройкой кварталов.

Но ты все-таки длишься молвою из уст,
тенью порскаешь вдруг из куста или в куст,
прорастаешь в забытом газоне искусств,
не сдающийся клевер;
не тебе своё «never!» кричит воронок,
стае вечных гусей, ее вектору в срок
перелета на север.

«Горит, как солнце, центр земной...»

* * *

Горит, как солнце, центр земной,
а солнце катится как с кручи,
и в колбе светится цветной
гомункул доктора Петруччи.
Пылает тигельным огнем
ртуть, этот пункт шкалы прокатный,
и брезжит за моим окном
пейзаж чеканный и закатный.

«Наговорили, что плоть излучает какое-то поле...»

* * *

Наговорили, что плоть излучает какое-то поле,
наговорили, что наши границы — размыты.
Милый, с чем смешаны мы и кто мы с тобою
в этих объемах кубизмом одетого быта?

Перышко вечное! Строчки под пальцами кружат.
Кисть невеликая! Краски стекают — картиной.
Милый, такая судьба нам: в жару или в стужу
между вещами и ветром служить серединой.

Ночь очевидна и невероятна трикратно,
всё в ней охота на лис и волна по сувою.
Милый, смотри, как над нами плывут безвозвратно
Сфинкса лицо, облака и луна над Невою.

ИЗ ЦИКЛА «ДРИАДА» («Робкое дерево, робкое тело...»)

Ларисе Ёлкиной

Робкое дерево, робкое тело,
хрупкое телево, кроткое дево,
талово тулово, плоти кувшин,
грусть сокрушающий лепет крушин,
знак пограничного племени, чадо
думы людской и цветущего сада,
овеществление книжных тирад,
простолюдинка древесных триад —
дриада.

«Три осуществленных мира...»

* * *