Забытый вопрос

Въ день рожденія Анны Васильевны, 18-го мая, которое приходилось въ этомъ году на воскресенье, положено било у насъ ѣхать въ Богдановское всѣмъ кагаломъ, какъ выражался батюшка своимъ насмѣшливымъ, нѣсколько презрительнымъ языкомъ. Но самъ онъ наканунѣ уѣхалъ подъ какимъ-то предлогомъ въ городъ. Скажу здѣсь мимоходомъ, что онъ не любилъ деревенской жизни, смѣялся надъ провинціальнымъ бытомъ и вѣчно скучалъ по столицамъ, въ которыхъ прожилъ лучшіе свои годы и откуда заставили его уѣхать разстроенныя его дѣла. Въ Тихихъ-Водахъ (такъ называлась наша деревня,) онъ проводилъ все утро въ своемъ кабинетѣ, за чтеніемъ иностранныхъ журналовъ, которые выписывалъ во множествѣ, а по вечерамъ ходилъ по залѣ, заложивши руки за спину, не говоря ни съ кѣмъ по цѣлымъ часамъ. Не разъ замѣчалъ я слезы въ главахъ матушки, когда высокій, красивый и вѣчно разодѣтый, какъ на званый вечеръ, отецъ мой начиналъ свою молчаливую прогулку, съ выраженіемъ неодолимой тоски на лицѣ. Сосѣдей онъ не посѣщалъ вовсе, да и они къ намъ мало ѣзжали. Быть-можетъ, ихъ озадачивало до чрезмѣрности учтивое обращеніе съ ними батюшки, или догадывались они, что подъ его холодною и разсѣянною наружностью скрывался необыкновенный даръ подмѣчать въ каждомъ человѣкѣ его слабую или смѣшную сторону и что никто лучше его не умѣлъ иной разъ выставлять ихъ въ каррикатурѣ, часто однимъ словомъ, движеніемъ, подмигиваніемъ глаза. Надъ Ѳомой Богдановичемъ въ особенности, съ его пѣвчими и пирами, отецъ мой трунилъ постоянно и безпощадно, къ большой досадѣ матушки, очень любившей все семейство Галагаевъ.

Тетушка Фелисата Борисовна также не поѣхала съ нами. Ночью разразилась довольно сильная гроза, и отъ испуга у нея схватило подъ ложечкой. Всю ночь шныряли по дому ея горничныя, со снадобьями, припарками и кувшинами съ кипяткомъ. Матушка провозилась съ нею до самаго утра, но, какъ ни убѣждала ее, тетушка рѣшительно объявила, что "ни за какія коврижки" не тронется изъ Тихихъ-Водъ.