Забывший имя Луны

Жизнь каморы начиналась где-то ближе к полудню. Кешка просыпался раньше и проводил время возле какого-нибудь из коммунальных удобств. К двум часам дня все вставали и каждый , сообразуясь с собственными представлениями, приводил себя в порядок. Дальше следовал завтрак, за которым все, исключая Кешку и Поляка, выпивали по банке пива, а потом пути расходились. Все кешкины попытки узнать, чем же занимались насельники каморы в течении дня, успеха не имели. Только Боян иногда говорил какими-то иносказаниями, не то имеющими, не то не имеющими отношения к действительности.

Иногда Поляк брал Кешку с собой. Тогда они шли в светлый зал с невидимыми лампами и низкими потолками, в котором стояли всякие железные и пластмассовые штуки. На этих штуках сидели, висели и лежали люди. Люди утробно вскрикивали, стонали, ухали, крутили, растягивали и поднимали какие-то детали железных штук и все это по звукам и запахам напоминало Кешке не то случку нерп, не то совхозный коровник в ночное время. Поляк показывал Кешке, что нужно делать с железными штуками и заставлял его делать это по многу раз. Кешка соглашался, потому что ему нравился Поляк, но не видел во всем этом никакого смысла. Выносливость у Кешки была, по сравнению с городскими жителями, колоссальной, и поэтому он никогда после занятий не уставал. Поляк молчаливо удивлялся и одобрительно хлопал Кешку по плечу.

Васек и Валек пытались было заинтересовать Кешку рассматриванием картинок в журналах, но Кешка как-то в принципе не усек, что в этом может быть такого интересного. Не заинтересовал его и черный ящик-телевизор, который стоял в одной из комнат. Плоские мелькающие картинки, быстро исчезающие и не связанные между собой, казались Кешке несравненно менее интересными, чем сама жизнь, которая протекала вокруг и внутри каморы.

У Кешки были свои интересы. Он никому не рассказывал о них, потому что слов было по-прежнему мало. Но количество их нарастало стремительно, и вечернего времени перед засыпанием теперь не всегда хватало, чтобы проговорить, прокатать на языке все узнанное за день. Большинство слов Кешка, не осознавая этого, просто вспоминал, потому что знал их раньше, в детстве. Если бы ему пришлось заучивать их, то его обучение языку могло бы затянуться на годы. Но он вспоминал – и счет шел на дни.

Большинство постоянных и тем более временных насельников каморы были существами неупорядоченными и не по-хорошему ленивыми. Если не надо было ничего делать – могли целыми днями валяться, глазеть в телевизор, просто плевать в потолок (иногда в буквальном смысле этого выражения). Кешка же привык «вести хозяйство». В его родном мире это было не только условием выживания, но и препятствием для окончательного одичания, прекращения собственно человеческого бытия. И теперь Кешка, у которого наконец появилась своя городская нора, осторожно, но упрямо и планомерно обживал ее.

Для начала он обзавелся кое-каким инструментом (результат обшаривания самой каморы и переговоров с Поляком. Переговоры были сложными не из-за отсутствия у последнего доброй воли, а оттого, что Кешка весьма четко представлял себе большинство слесарных и столярных инструментов, умел ими пользоваться, но совершенно не помнил их названий). Потом притащил с помойки доски и сколотил несколько неказистых, но весьма прочных и вместительных полок. Развесил их на кухне, над своим спальным местом и в ванной (изредка смывая трудовую грязь, жители каморы бросали одежду прямо на грязный, мокрый и заваленный окурками пол. К тому же Тимоти почему-то любил разводить на полу в ванной костры из газет, книг и старых журналов).