Зачарованные смертью

Я могу пересказать вам текст наших объяснительных записок, даже с сохранением стиля партийных документов, я их немало в свое время написал. Что-то вроде того, что нескольким работникам обкома партии было предложено подыскать другую работу в связи с тем реформированием партии, которое происходит в стране. В числе их был и Игнатий С. Имелись варианты: должность директора кинотеатра или начальника "Союзпечати", преподавательская работа в сельхозакадемии. И так далее. В служебной бумаге излагалась служебная правда... В ней не было наших разговоров и его растерянности, непонимания того, что совершается вокруг. Он служит партии, как он считал, верой и правдой, ни разу не ослушался, всегда находился под рукой, наготове, и вдруг она его изгоняет. Она его предает. Иначе как предательство он это оценить не мог. Он же был такой, каким партия хотела, каким она его слепила и укротила, он стал ее атомом, ее живой клеткой. Ему нравилась эта большая, беспощадная машина. Однажды он мне признался, что мечтал быть военным, но не прошел по конкурсу в военное училище.

Как этот человек взбунтовался? Этот послушник. Я до сих пор понять не могу. Он всегда делал то, что ему прикажут...

У него была красивая жена. Бухгалтер в стройтресте. Двое сыновей. Он получил для каждого квартиру. Купил им машины. Да, это все было, и он это все умел - взять, получить, позвонить, попросить, нажать, выбить. Казенная дача... Продуктовый заказы в обкомовском буфете... Но не из-за этого со стометровой высоты - на камень! Не из-за сырокопченой колбасы и икры...

Его изгнали, его предали... Он не мог с этим примириться...

Было еще одно обстоятельство. Домашнее. Интимное. Я не уверен, что имею право приоткрывать его. Но если без имени... Инкогнито... Когда жена узнала, что он уходит из обкома, пригрозила: "Забирай свою старую мать! Вези назад в деревню! Мне надоело из-под нее горшки таскать..." Мать тяжело болела... Он попросил в обкоме машину, и шофер рассказывал, как они отвозили в деревню его большую мать. Проедут десять километров:

- Стой! Поворачивай назад.

Выйдет. Покурит.

- Едем дальше.

Оставил он мать в старой, холодной хате. На чужих людей. Плакал. Просил. Это он, к кому вся деревня приезжала за справедливостью?! Это он, кто был - власть.

Человек сломался. Я думаю, он окончательно сломался там, в машине, когда он сидел в кабине, а полупарализованная мать лежала в кузове, в кабину она не вошла. Все в жизни перемешано: сырокопченая колбаса, икра, власть и смерть. Я не пытаюсь вызвать у вас сочувствие. Это наша сумасшедшая, безумная наша жизнь... По Библии человек живет не при капитализме, не при социализме, а на земле. Я должен объяснить эту жизнь своим ученикам...

Театр абсурда! Самое главное случилось потом, после него... Через несколько месяцев мы все искали другую работу. Партия, которая к моменту ее закрытия насчитывала тринадцать миллионов членов, перестала существовать в один день. Мне позвонили утром: "Обком закрывают. У нас два часа, чтобы забрать свои вещи". Взвившаяся толпа у здания обкома... Крики и оскорбления... Заставили открыть портфель... Вывернуть карманы и снять пальто... Кабинеты опечатывала комиссия: какой-то слесарь, неудачливый журналист, мать пятерых детей... Ее я запомнил по митингам, она всегда выступала и рассказывала, что живет в многосемейном бараке, с пятью маленькими детьми, требовала квартиру... В моем кабинете все перевернули, исчезла пепельница и зажигалка... К слову сказать, через год я встретил ту женщину, спросил: "Получили ли вы квартиру?" Она погрозила кулаком в сторону здания бывшего обкома партии: "И эти подлецы меня обманули!" Первый секретарь обкома сейчас - замдиректора совхоза, он хороший инженер. Второй секретарь - директор кинотеатра... Я учитель... Никто не чувствует себя палачом... Все чувствуют себя жертвами... И внизу и наверху... Всех предали... Кто? Одни говорят, что идея нас предала... Другие - что мы ее предали...

Все идет по знакомому сценарию... Вы человека не измените... И без усилий системы человек хочет исчезнуть в массе. Кажется, это слова Оруэлла. Когда человек в массе, он невидим, но он бессмертен. Социализм заставлял человека жить в истории, творить историю... Он оплачивал, соединял одним действием, одним направлением движения. Великая идея подчинили хаос... Она светила с высоты, пусть недосягаемая, и даже лучше, что недосягаемая. Народ чувствовал себя в истории, что он совершает историческое действие, что он при чем-то великом присутствует... Подобное чувство он испытывал еще только в войну... А что вы ему дадите? Сытую жизнь? Благополучие? Они никогда не будут для нас конечной целью. Другой замес. Нам нужен трагический идеал. был обряд - светлое будущее... И был этот трагический идеал... Вы его не растопчете. Не отберете. Он будет жить. Ну что ж, пишите. Сейчас все можно писать, и все пишут, а где литература? Где что-нибудь равное тому, что с нами происходит? Хотя бы вот одна его смерть... Эта смерть..."

История человека, который летел, как птица

Иван Машовец