Зачем быть счастливой, если можно быть нормальной?

Я сдала тесты по программе средней школы и справилась с ними довольно паршиво. Провалила четыре экзамена, справилась с пятью, и к тому же моя школа закрылась, вернее, ее перепрофилировали в общеобразовательную школу без старших классов. Я могла поступить в технический колледж, чтобы получить там аттестат о полном среднем образовании, и миссис Уинтерсон с некоторой неохотой согласилась на это при условии, что я буду работать на рынке по вечерам и субботам, чтобы приносить в дом деньги.

Я была счастлива вырваться из школы и начать заново. Никто не думал, что я хоть чего-то достигну. Полыхавший внутри меня огонь казался окружающим гневом и источником проблем. Они не знали, сколько книг я прочла и что я писала днями напролет в холмах. Стоя на вершине холма и глядя на город, я хотела видеть дальше, чем кто-либо до меня. Это не было высокомерием, это была жажда. Я была исполнена желанием, исполнена жаждой жизни.

И я была совсем одна.

В этом миссис Уинтерсон преуспела – ее собственное одиночество, сквозь которое невозможно было пробиться, начинало окутывать и нас.

Было лето, приближался ежегодный отпуск в Блэкпуле.

Он включал в себя поездку на автобусе до знаменитого приморского городка и неделю в пансионате на задворках – на комнату с видом на море у нас не хватало денег. Большую часть дня мама сидела в шезлонге и читала эзотерическую литературу про ад, а отец гулял. Он любил пешие прогулки.

По вечерам мы ходили поиграть на игровых автоматах. Это не считалось азартными играми. Если нам удавалось выиграть, мы покупали на эти деньги жареную картошку с рыбой.

Когда я была маленькой, мне все это нравилось, и я думаю, родители тоже были счастливы во время этого краткого, беззаботного, случавшегося раз в год отдыха. Но с тех пор наша жизнь стала более мрачной. После прошлогоднего изгнания бесов никто из нас так и не оправился.

Мама в итоге стала проводить все дни в кровати, вынудив отца спать внизу. Она говорила, что ее все время тошнит.

Потом у нее наступали периоды бурной деятельности, когда она совсем не спала – вязала, пекла и слушала радио дни и ночи напролет. Отец ходил на работу – у него не было другого выбора – но кроме этого он не делал больше ничего. Раньше он лепил из глины фигурки животных, носил их на работу и там обжигал в печи. Теперь он едва с нами разговаривал. Никто в доме ни с кем не разговаривал. И вот пришло время собираться в отпуск.

У меня прекратились месячные. Я переболела лимфоидной ангиной и была очень слаба. Мне нравилось в колледже, нравилось работать на рынке, но я спала по десять часов кряду каждую ночь, и в первый, но далеко не в последний раз стала слышать голоса – очень ясно, и при этом они звучали не у меня в голове, а явно давали понять, что находятся снаружи.

Я попросилась остаться дома.

Мама ничего не ответила.

В день отъезда, утром, мама собрала два чемодана – один отцу, один себе, и они вышли из дома. Я пошла проводить их до автобусной станции и спросила, где ключ от дома.

Она ответила, что не доверяет мне и не может оставить меня дома одну. Я могу жить у пастора, с ним обо всем договорено.

- Ты мне об этом не говорила.

- Говорю сейчас.

Подъехал автобус. Пассажиры начали усаживаться.

- Дай мне ключ. Это мой дом, я там живу.

- Мы вернемся в следующую субботу.

- Папа...

- Ты слышала, что сказала Конни...

Они сели в автобус.

Я встречалась с девушкой, которая еще училась в школе – с моим днем рождения в конце августа я вечно была самой младшей в классе, а у этой девушки, у Джейни, день рождения был в октябре, и она в своем классе была одной из старших. Так что между нами была всего пара месяцев – и целый школьный год разницы. Она собиралась перейти в колледж осенью. Она мне жутко нравилась, но я боялась ее поцеловать – Джейни пользовалась популярностью у мальчиков, и у нее был бойфренд. Но встречаться она хотела со мной.

Я пошла к ней домой и рассказала, что случилось, а ее мама, весьма милая женщина, разрешала мне ночевать в принадлежавшем им домике-прицепе, припаркованном у дома.

Я была в ярости. Мы пошли прогуляться, и я сорвала с петель ворота изгороди и зашвырнула их в реку. Джейни обняла меня за плечи.

"Пойдем и вломимся в дом! Это же твой дом все-таки!"

Так что ночью мы зашли с тыльной стороны участка и перелезли через забор во двор. Отец держал кое-какие инструменты в небольшом сарайчике; я нашла там ломик-фомку и молоток с гвоздодером, и вскрыла дверь кухни.

Мы пробрались внутрь.

Мы вели себя по-детски. Мы и были детьми. Мы разогрели мясной пирог – их тогда продавали в плоских формочках из фольги – и открыли банку консервированного горошка. В нашем городе был свой консервный завод, и консервированная еда стоила недорого.

Мы еще выпили немного разлитого в бутылки напитка, которое у нас любили называть сарсапариллой – на вкус оно было как смесь лакрицы и патоки, по цвету – черным, оно пенилось и продавалось на рынке, на лотках, в бутылках без наклеек. Я всегда покупала его, если у меня водились деньги, и для миссис Уинтерсон – тоже.