Зачем мы плаваем

Поток (flow): от староанглийского flówan. От того же корня flo- происходят старонорвежское flóa, наводнять, и голландское vloeijen, течь. Это слово хранит и другие тайны. Латинское plōrāre, плакать; санскритское plu, плыть, купаться; староверхнегерманское flewen, полоскать; греческое πλωειν, плыть, держаться на воде. Я следую вниз по течению развития языка, и оно предлагает мне плот из взаимосвязей: наводнять, плакать, плыть, купаться, полоскать, держаться на воде. Проследите эту преемственность, и перед вами раскроется раскрепощение, облегчение, будь то физическое – излитие запасов воды, освобожденных от привычного веса и гравитации, или эмоциональное – в возможности хорошенько выплакаться, в очищающих слезах. Морской прилив, пришедший из-за тысячи километров, несравнимо больше, чем струя воды при прорыве плотины. Приподнятое состояние духа, пожалуй, принципиальная характеристика потока, но это относится и к капельке печали, неотделимой от истории мира как такового.

Даже в скорби – из-за развода моих родителей, выкидыша, смерти друга – я отмечала время водой. Я не хочу останавливаться на этих печальных моментах, потому что не собираюсь утверждать, что плавание излечило меня от них, но я бы сказала, что плавание во всех своих проявлениях – в бассейне, в озере, на доске для серфинга, когда ты выгребаешь в море, – всегда помогало мне в трудные времена перебраться на другой берег. Приливы и отливы по-прежнему сменяют друг друга дважды в день. Вода находится в постоянном состоянии текучего движения. Плыть – значит наблюдать метаморфозу: в нашем окружении, в нас самих. Плыть – значит принимать все бесчисленные жизненные обстоятельства.

Я возвращаюсь мыслями к началу. Мы плаваем в утробе. Когда мы учимся плавать, то сначала осваиваем навык лежания на воде. Я смотрю, как накатывают волны и приподнимают нас, всех вместе. Если я качаюсь на волнах здесь, в Сан-Франциско, а вы на другом краю Тихого океана в Токио, разве мы не на плаву вместе?

За тысячи миль от Токио, где живет Тони Канди, на юго-восточном берегу Англии, стоит дом его родителей с видом на Английский канал. Всякий раз, плавая в озере или реке в Японии, отрабатывая гребки нихон эйхо, он чувствует, что связан с ними. Удовольствие от плавания для него в значительной мере обусловлено создаваемым им пространством, в котором можно поразмыслить о том, где он находится. «Как ни проведи линию, – говорит он, – вода вас соединяет».

Последние несколько лет я наблюдаю за тем, как становятся пловцами мои сыновья Феликс и Тедди, которым сейчас восемь и шесть лет. Я полагала, что сначала они будут бояться, но с нетерпением и надеждой предвкушала момент, когда страх уступит место чему-то другому. Их страх оказался скоротечным, хотя время от времени с изменением точки отсчета он и возвращался: скажем, переходом из бассейна в океан или из теплой воды в холодную. За ним приходили, быстро сменяя друг друга, любопытство и робкое исследование, головокружение, когда удалось самостоятельно заскользить по воде, оттолкнувшись от стенки, прыжки в бассейн, спонтанные кувырки под водой. Радость.

Я помню, как покачивалась в прозрачных ультрамариновых водах Тихого океана на пляже Таннелс-Бич на северном берегу Кауаи, беременная Феликсом. Согретый солнцем живот торчал над водой, я созерцала волнистые линии красно-зеленых скал Напали Кост. Через шесть лет мы с Мэттом решили брать летний творческий отпуск – порывать на три месяца с ежедневной рутиной – на том же острове в маленьком городе Хаэна на северном побережье. Я хотела, чтобы Феликс почувствовал свою плавучесть самостоятельно, вне меня, полностью осознавая пульсацию воды своим долговязым юным телом. Я хотела совершить нечто вроде путешествия во времени, чтобы он оказался в этом месте и грудничком, и уже мальчишкой.

Понемногу Феликс освоился с мягко набегающим прибоем. Он покачивался на волнах. Он отрабатывал плавание кролем на груди и на спине. Он искал сверкающих розово-синих рыб-попугаев. Наравне с местными учился без доски выкатываться на песок на волне. Феликс научился любить ощущение, что здешняя вода является в каком-то смысле живой и отличается от неподвижной воды бассейна. Однажды он подружился с дородным, бронзовым от загара бодисерфером средних лет по имени Дэйв, который звучно его подбадривал, а сам мастерски, с напором и изяществом несся к берегу на гребне волны. В тот вечер мой сын изобразил на рисунке себя, катающегося без доски на волнах, и своего «нового друга» Дэйва. Прошли годы, но Феликс до сих пор о нем вспоминает.