Зачем мы плаваем

Каждое утро в Таннелс я проплывала не меньше полутора километров, петляя среди рифов и следуя за местными ко всему, что они могли мне показать. Однажды я увязалась за подводными охотниками, облаченными в темно-зеленые камуфляжные гидрокостюмы, и заметила четырех крупных морских черепах, отдыхающих на дне океана. Их очищала крохотная рыбка под названием губан-чистильщик. Это чудо симбиоза: губан тщательно чистит панцирь черепахи, поедая с него паразитов. Добрых сорок пять минут спустя молодые рыбаки всплыли на поверхность с уловом этого дня – огромными махи-махи[168], по две штуки у каждого. В другие дни я плавала вместе с жилистыми серферами, проплыв так далеко, насколько смогла, после чего они удалились за внешний риф, где ветер носил по морю белые барашки. Я болталась на воде и в безопасности, под прикрытием рифа, наблюдала, как они выписывают изящные синусоиды по фронту каждой волны, пока она не обрушится.

Мы сдружились с жившей неподалеку молодой семьей, которую часто встречали по утрам. Их девочке лет двух или трех нравилось изучать игрушки и еду, что мы брали с собой, и играть с Тедди. Отец, орехово-коричневый от загара, сидел у кромки воды, выискивая крохотные, с ноготь младенца, прихотливо расписанные ракушки, которые, по его словам, когда-то собирали лишь самые почитаемые гавайские священнослужители.

Как-то утром, когда я плавала среди перемежающихся кораллами водорослей, двое мужчин обратили мое внимание на акулу длиной больше метра, лежащую на боку в воде глубиной по грудь. Они сказали, что это малек и что акула, скорее всего, погибла, пытаясь найти обратный путь на глубину через лабиринт ярко раскрашенных прибрежных кораллов: одни были величиной с валун, другие походили на кактусы, третьи напоминали гигантские мозги с ярко выраженными лобными долями.

Потом спасатель в солнцезащитных очках и красных плавках примчался на ревущем багги и выволок акулу на пляж. Зеваки приходили отовсюду поглазеть на ее гладкую серую шкуру, окровавленный нос и затуманенные глаза. Этот случай ни у кого из нас не отбил охоту купаться, однако стал очередным печальным напоминанием, желанным или нет, об опасностях, всегда присутствующих в океане: акулах, разрывных течениях, острых как бритвы рифах.

Став взрослой, я научилась ценить воду – в океане, в озере, в бассейне – как средство внутреннего и внешнего движения. В центре Гонолулу находится одно из моих любимых мест для плавания, пляж Ала Моана, вытянувшийся вдоль центральной набережной. Расположенный посреди большого города, в нескольких шагах от высоких башен, прозрачный, защищенный от рифов океан в Ала Моана является фактически общественным бассейном. Плавать здесь означает воспринимать местность с уровня воды. Поворачиваешь голову макаи, что значит «в сторону океана», чтобы сделать вдох, и видишь серферов, гребущих к берегу, чтобы отдохнуть. Поворачиваешь маука, «в направлении гор», – там японские невесты и женихи фотографируются в день свадьбы. С этого ракурса все кажется удивительно возможным.

Почему я плаваю? Много страниц назад я сказала, что тоже являюсь героем этой книги. Однако, возможно, все наоборот: плавание всегда играло главную роль в моей жизни – постоянное, но переменчивое, сродни метаморфу.

Я написала о выживании, полноте жизни, сообществе, состязании и потоке как отдельных течениях мысли. В действительности, однако, они текут вместе. Плавание может принимать разные формы, иметь разные настроения и разные функции в зависимости от времени суток, времени года, времени жизни. Оно может пролить свет, отфильтровать его или полностью выключить. Оно может бодрить или обессиливать. Может увлечь меня в состояние комфорта или вызвать страх. Через ритуал оно может принести воспоминания или помочь забыть посредством потока.

Плавание помогает мне замедляться и ускоряться. Я достаточно тренировалась, чтобы знать, как оставаться спокойной и как вызывать у себя управляемую ярость. Я могу забыться в теплом, как ванна, озере или, находясь в затянутой паром исландской лагуне, осознавать происходящее с такой остротой, что каждый отблеск и перелив навсегда впечатываются в мою память.