Зачем нужны университеты?

Большинство важных видов человеческой деятельности представляет собой сочетание того, что мы могли бы назвать (используя достаточно грубое, но устоявшееся различие) «инструментальными» благами и «самоценными». То есть такие формы деятельности ценны, с одной стороны, благодаря тому, что именно они позволяют нам делать, а с другой – потому что они выступают самодостаточными целями. Конечно, не всё и не всегда можно четко отнести к той или другой из этих двух категорий, да и о самом этом различии следовало бы сказать намного больше. Однако пока оно может служить надежным обозначением двух языков или регистров, в которых мы можем формулировать оправдание деятельности, проводимой в университете. Опасность в том, что если у нас публичный дискурс, который допускает единственную идею инструментальных благ, тогда нам не только будет трудно оправдать вещи, по сути своей являющиеся самоценными благами, но мы и сами начнем думать о них так, словно бы они были инструментальными ценностями. А в долгосрочной перспективе придерживаться такого курса, несомненно, невозможно. В конце концов, каждая цепочка инструментальных рассуждений должна где-то остановиться, когда уже невозможно будет дать инструментальный ответ на вопрос «А зачем нужно это?».

Если не считать элементарного уровня грамотности, каких-то простейших навыков и т. п., образование – это деятельность, в которой относительно велика доля самоценных благ. Если мы говорим, что цель данной деятельности – «дать возможность людям проявить себя и применить свои способности», нет большого смысла спрашивать дальше: «Хорошо, а зачем это нужно?» Конечно, философы, возможно, и станут задаваться такими вопросами, поскольку, согласно одному из определений философии, она является таким исследованием, в котором ни один вопрос не может заранее исключаться или считаться неверным. Однако в общих политических и культурных дебатах, в отличие от философии, некоторые категории нужно принимать за данность, и к ним относится понимание того, что определенные вещи являются самоценными благами. Но мы стали относиться с настороженностью и подозрением к языку самоценных благ, а потому думаем, что определенные доводы можно подкрепить, если сказать: «Такие виды деятельности в конечном счете ценны потому, что они повышают нашу конкурентоспособность», хотя на самом деле такой ответ провоцирует все тот же инструментальный вопрос.

Коммерческие фирмы в этом отношении не похожи на университеты, поскольку они заняты почти исключительно инструментальными благами. Доход на капитал – их главный критерий, и это правильно. Если директор какой-то компании «Удивительные штуковины» доложил бы своим акционерам, что за истекший год убытки, к сожалению, и правда были велики, зато очень важно то, что все сотрудники погрузились в чтение Ницше, он вскоре бы лишился своей должности. Кроме того, поскольку цель фирмы является количественной, ее можно измерить. Вы можете задать цель, указав, сколько штуковин должно производиться в день при таких-то затратах, а потом посчитать, была эта цель достигнута или нет. Но так как большинство важных целей университета не являются количественными, их нельзя измерить; как я уже говорил, они должны оцениваться суждением.

Возможно, с этой идеей сложно смириться. Обычно в наше время к понятию суждения мы относимся с крайней настороженностью, опасаясь того, что оно может запросто маскировать предрассудки, снобизм или даже кумовство. Тогда как измерению мы доверяем потому, что оно кажется публичным, объективным и даже демократичным. Однако, как я уже доказывал, проблема в том, что не все, что идет в счет, можно сосчитать. Иногда все, что мы можем, – так это понять, признана ли некая работа теми, кто компетентен выносить такое суждение, и сохранится ли наше признание в будущем.

Взять, к примеру, не слишком спорный вопрос: был ли Сократ важным философом? Я не думаю, что средний афинский налогоплательщик мог бы дать на него осмысленный ответ. И если бы афиняне, дабы их драхмы не уходили на поддержку всяких третьеразрядных и заурядных философов, создали «Программу оценки качества исследовательской работы», вроде той, что сегодня применяется к университетам в нашей стране, тогда бедного старого Сократа сочли бы «в научном плане не активным». Пусть он хороший учитель, если отбросить старое обвинение в сексуальных домогательствах, однако нет никаких количественных доказательств того, что он хороший философ, ведь он ни разу не приложил тростниковую ручку к папирусу. Так что основатель он западной философии или нет, но его бы понадобилось убедить выйти пораньше на пенсию, чего, насколько я понимаю, от него в каком-то смысле и потребовали.