Задачка на три корги

– Вы знали, что когда‑то здесь была оранжерея? – спросила королева, когда ей представили Дженнифер.

– Нет, но мне как раз стало любопытно.

– В противоположном крыле была такая же, так что эту построили для симметрии. Потом ее переделали в часовню, но во время войны на нее упала бомба.

– Никто не погиб? – спросила Дженнифер.

– Чудом никто не пострадал. Моя мать обрадовалась, что нас тоже бомбили, потому что после этого можно было спокойно смотреть в глаза рабочим из Ист-Энда. Но, конечно, было очень страшно. Она находилась во дворце, когда это случилось.

Дженнифер всегда восхищалась королевой-матерью. Когда во время войны королевской семье посоветовали спрятаться в Канаде, она написала: “Дети не поедут без меня. Я не уеду без короля. А король не покинет страну ни при каких обстоятельствах”. И когда повсюду падали бомбы, это были не пустые слова. Всего пара десятков метров вправо или влево…

– В итоге по нам попали девять раз. Перестроить руины предложил мой муж, – продолжала королева. – И теперь здесь гораздо красивее, чем было. Каждый монарх должен оставить на дворце свой след, и это – мой. Расскажите, пожалуйста, как будут располагаться картины.

Дженнифер удивилась. Она не ожидала, что королева проявит такой интерес к подготовке выставки. Тем не менее они обсудили, какие картины будут висеть в каждом из трех залов, и в ходе разговора Дженнифер становилось все более и более очевидно, что у королевы есть фавориты среди картин. Она рассказала о своем опыте посещения Гранд-канала и о том, как сильно ее впечатления отличались от видов, представленных в ее коллекции работ Каналетто.

– Полагаю, вы эксперт по семнадцатому веку? – невзначай спросила королева.

– Да, мэм. Так и есть. Я занимаюсь исследованиями барокко и рококо.

– Просто замечательно. А вы, случаем, не интересуетесь Джентилески?

– Конечно интересуюсь! И отцом, и дочерью. Вам кто из них больше нравится?

– Артемизия, – ответила королева. К встрече она подготовилась.

Дженнифер широко улыбнулась.

– Ой, это одна из моих любимых художниц того периода. Кстати, на нынешней выставке есть ее автопортрет.

– Да, я заметила. – Пару дней назад королева открыла выставку под названием “Портрет художника”.

Дженнифер предложила полюбоваться картиной Джентилески. Всякий раз, когда она подходила к этому полотну, у нее дух захватывало от восхищения.

– Напомните, пожалуйста, как она у нас оказалась?

Это Дженнифер знала назубок.

– Картина была написана здесь. Король Карл I пригласил Джентилески сюда из Италии, когда она уже была знаменита на родине.

– Правда?

– Да! Она обрела славу еще в подростковом возрасте. Ее отец, Орацио Джентилески, стал здесь придворным художником. Когда его казнили, многие их картины, в том числе и эта, считались утерянными. Их нашли после Реставрации[57]. На мой взгляд, это одна из жемчужин вашей коллекции, мэм.

Они вместе стояли перед картиной. Главное в барокко – игра света и тени, смелые техники, новые композиционные приемы. На этом автопортрете – который, по мнению Дженнифер, был демонстрацией мастерства художницы для привлечения новых меценатов, – Артемизия изобразила себя с кистью в руках у пустого холста, на котором она вот-вот сделает первый мазок. Всю нижнюю часть картины занимает рукав ее платья из темно-зеленого шелка, собранный в объемные, изысканные складки, и палитра. Свет падает сверху на обтянутую корсетом и обрамленную кружевами грудь, подчеркивая декольте. Однако художница не кокетничает со зрителем: она сосредоточена на работе, голова отвернута в сторону. Темные волосы собраны в свободный узел на затылке, из которого выбились несколько непослушных прядей. Глаз почти не видно. Взгляд зрителя привлекает мускулистая правая рука, поднятая над холстом и готовая нанести на него краску. Рукав засучен, кожа обнажена, но экспозиция картины не подразумевает сексуальности – и Дженнифер это нравилось больше всего, – просто так удобнее писать. Артемизия показывает, каково это быть женщиной, которая просто делает свою работу – и делает ее чертовски хорошо. Смотрите, если хотите, но у нее есть дела поважнее.

– Она немного напоминает мне Фриду Кало, – сказала Дженнифер.

– Неужели?

Дженнифер почувствовала, что королева не совсем поняла, что она имеет в виду.

– Вряд ли у вас в коллекции есть ее работы, мэм. Мексиканка. Двадцатый век. Но для своих автопортретов она выбирала такой же смелый подход.

– Великолепная картина.

– Так и есть, ваш предок знал толк.

– Почему именно такая аллегория, как вы думаете? – спросила королева, взглянув на этикетку, на которой было написано название: “Автопортрет в образе аллегории Живописи”.

– Мне кажется, она хотела немного подтрунить над своими коллегами-мужчинами. Дело в том, что по‑итальянски живопись, La Pittura, слово женского рода, поэтому мужчины не могут ее олицетворять.

Королева сделала шаг назад.

– Я помню, как впервые увидела ее работы и узнала, что женщины в семнадцатом веке, оказывается, могли так чудесно рисовать. Я просто поразилась.

Дженнифер кивнула.