Задиры

Я вернулся к нормальной жизни. Мастер Силвину захотел от меня отделаться и добился своего: меня перевели в трубный цех. Мне сказали, что это необходимо, потому что я хорошо разбираюсь в чертежах. Силвину поспешил меня заверить, что только я один справлюсь с этой работой. Выглядело все убедительно, потому что в то время создавали трубный цех. Мое жалованье было восемьдесят эскудо. Столько я зарабатывал, когда меня призвали на военную службу.

Я был счастлив в семейной жизни, но жена страдала бронхиальной астмой. Я не спал ночами, все старался заглянуть в наше будущее. Вот ведь какие дела: у меня все вроде бы в полном порядке, но какое будущее ожидает нас? Я очень ее любил, и мне было больно на нее смотреть. Когда я был парнишкой, часто повторял: «Господи, помоги мне всего достичь». Со временем я изменился. Во мне мало что осталось от католика. Известно, как трудно все делать хорошо. Иной раз кажется, что поступаешь прекрасно, но оглянись по сторонам и увидишь, что это не так. Я все думал о болезни моей жены и каждую ночь просил бога, чтобы он помог ей поправиться. Потому что такая жизнь стала мученьем и для нее, и для меня. Мы обращались к врачам и нашли специалиста, который пообещал ее вылечить: она в самом деле почувствовала себя легче. Я не хотел, чтобы у нас были дети. Приближалась моя военная служба. Все мы знали, что мне придется отправиться в Африку. Немногим удается отвертеться.

Уже когда я был женат, я встретил одного человека, который состоял в Католической рабочей лиге. Я стал посещать собрания в часовне при нашей церкви. О том, что происходило на этих собраниях, рассказывать не полагалось. Мы собирали деньги на лечение для тех, у кого не было на это средств. Или, например, обсуждали поведение человека, который был всеобщим посмешищем. Решали, надо ли сказать ему об этом, или оставить вое как есть. Еще обсуждались заводские дела. Одному рабочему не было покоя от начальства. Мы пытались через других людей, через беседы с мастерами покончить с этим. Вот конкретный пример: один парень работал в лавке, помогал своему родственнику, вырос, а в лавке у него не было никакого будущего, хозяин сказал, что не может повысить ему жалованье. Ему нужно было найти новую работу или вернуться в деревню. Я переговорил с разными людьми и нашел ему место электрика с приличной зарплатой.

На заводе я был правой рукой мастера. Он вел книгу, где записывал свои предложения по увеличению зарплаты. Мне он хотел повысить жалованье до сотни эскудо в день, но я ушел в армию. Некоторые мне говорили, что я хозяйский прихвостень. А я лишь старался работать как положено. Часто рассуждают так: «У них полно денег, а я должен расшибаться в лепешку. Они богатеют за мой счет». По-моему, здесь попадаешь в замкнутый круг: мы не работаем, чтобы они не наживались за наш счет, а они нам не платят как положено, потому что мы не работаем. Так я в то время думал, но сейчас у меня иное мнение. В разговорах с товарищами я защищал скорее интересы хозяев, чем наши. Я был не прав. На меня тогда еще влияло то, что мой дед был владельцем маленькой фабрики, а отец на ней мастером и тоже хозяином.

Вступление в Католическую рабочую молодежь мало что во мне изменило. Мои друзья и я вступали в эту организацию только с одной целью: ходить на танцы и вечеринки. Там были девушки, и мы хотели не приобщиться к высоким целям, а потанцевать. Эти наши стремления бросали тень на Католическую рабочую молодежь. Я пытался исправиться, но не сумел. В голове у меня были одни девушки и танцы. Хотя что-то во мне все-таки менялось.

Я внимательно прочел книгу, изданную нашим профсоюзом металлургов, в которой один экономист описывал положение нашей страны и причины, по которым хозяева продолжают бороться за дешевую рабочую силу, предпочитая ее машинам, покупку которых считают невыгодным помещением капитала. Я прочел и многие другие книги, и они очень повлияли на мой образ мыслей. Словно бы сызнова родился на свет. Тогда-то я заметил, что среди рабочих на Гуаме растет недовольство. Если мы вдруг объединялись, чтобы попросить прибавки к жалованью, нам угрожали полицией. И приписывали какие-то политические цели. Подавлялась любая попытка, даже простая просьба, потому что так заставляли людей молчать. Хотя в душе каждого из нас кипела ярость, мы не смели ничего сказать.

В армию я уходил уже немножко другим человеком, но к хозяевам у меня было прежнее отношение. Я всегда был готов потолковать с товарищами по работе, потому что когда-то начинал, как все они. Бывало, я говорил им: «Вы только болтаете, а работать вас нет». А они отвечали: «Охота вкалывать, чтобы они разъезжали в автомобилях». В то время у немногих рабочих были машины.