Задумал Чудо

Неузнанным читать посмею.
Дрожащий голос, как струна,
Надорван, сдавливая шею,
Накроет с головой волна.
Вокруг все на своем наречье
Витиевато рассуждают вслух,
Как личность бы себя сберечь,
Среди возвышенного глух.
И не пишу стихов полгода,
И довожу родных до срывов,
В себе самом казнить урода
Мечтаю, палача порывов.
Запутался – все вдруг неважно,
Нет мыслей – в темени сквозняк.
Идеи в воздух, мозг бумажный
Комка́ют пальцы кое-как.
Собой хандра моя придумана?
А может, прошептали в спину?
Найду глаза того «угрюмого» —
В костре сгорят, как хворостина.

Тени покинут казармы фигур

Тени покинут казармы фигур,
В гости придут к сестре-Темноте,
Склеит обрывки она партитур,
Ноты на черном допишет холсте.

Тени причудливый танец начнут,

Ноги все выше, пальцы – «козой»,
Втрое растянутся, шире зевнут,
Талии тонкие выгнут лозой.

Сцены немые покажут на стенах,

Образы разные быстро меняя,
И, словно школьники на переменах,
Будут дурачиться, меры не зная.

В узлы морские завяжутся даже,

Но вряд ли кто-то распутать готов
Комедиантов, испачканных в саже,
Не ждущих похвал и красивых цветов.

Только внимания к пятнам бесплотным,

Контурам Жизни трехмерных тел,
Считающим благом и рваные ноты,
Принявшим свой монохромный удел.

Там, где чукча-хозяин и лапы в кровь сбиты

Там, где чукча-хозяин и лапы в кровь сбиты,
Никогда я в упряжке не был знаменитым,
Подгонял остальных, разрывал поводок,
Но всегда он главнее – раскосый Ездок.

Когда брызгали братья мне в спину слюною,

Я бежал их быстрее, знал – большего стою,
Быть хотел впереди – преподали урок,
Что всегда пса главнее – хозяин-Ездок.

Мне кидали чуть больше мясные куски,

Чтоб выносливей был и питался с руки,
Но я знал – невозможно насытиться впрок,
Что однажды голодным оставит Ездок.

А пока конем резвым бегу по снежку,

Но за лаем заливистым прячу тоску,
Хочу снова порвать кожаный поводок,
Пускай будет орать всегда главный Ездок…

По реактивным сердцам полыхнуло зарей

По реактивным сердцам полыхнуло зарей.
Крылья сложились с «поправкой» железного ветра,
Отблеск усталого солнца, как прежде – немой,
А у багрового тона нет признаков лета.

Резвый полет на форсаже ревущих турбин,

Где-то вверху, говорят, наш «потерянный рай».
С небом выходишь на ринг – один на один,
Только у «ринга» отсутствует видимый край.

В сложном пике перевернутой птицей на скалы,

Воздух свистит, разрезая натянутый свет:
Там, где земля, приключений, конечно, немало,
Но Небеса не несут за «Поверхность» ответ.

Трудно держаться в седле, когда плохо коню