Задыхаюсь (СИ)

========== Часть 1 ==========

Ты уходишь, а я остаюсь

(Мечтаю лишь кинуться следом),

Ничего не изменится – пусть

(Удар сильнее неведом)…

Чтобы мысли мои пустели

(Все мгновения так коротки), –

Уходи, и путь твой устелют

Кровавые мальвы цветки.

© Imagica

В день, когда враг, угрожавший Тедасу, был побежден, в миг, наиболее подходящий, чтобы строить планы на будущее, в то время как весь Скайхолд пировал, Фредерика узнала, что смертельно больна.

Первый приступ застал ее в одиночестве и в глубокой печали. Тревельян укрылась в своих покоях, не рискнув остаться на пиру: тем, кто сейчас вздымал в воздух бокалы и кружки — за Инквизицию! за Инквизитора! — вовсе не нужно было видеть ее осунувшейся, с неприкаянным видом блуждающей между людьми, а вести себя как-то иначе она уже не могла. Фальшь в ее голосе и улыбке распознали бы сразу. Ее сердце стремилось далеко, здесь ей не было места.

Она хотела уйти вслед за Соласом.

Она бы сказала: «Куда бы тебя ни влекло, мне нужно быть рядом».

Едва отгремело эхо решающего сражения, как Солас оставил ее, ничего не объяснив и не дав возможности объясниться. А впрочем, неужели она бы ею воспользовалась?

Ведь он сказал: «Я уважаю тебя».

Триумфальный рев армии, узревшей победу Вестницы над древним злом, и долгожданное осознание: мы смогли, — казалось, все это должно было отпечататься в памяти раскаленным клеймом… Но почему-то главный миг ее жизни выглядел тускло. Враг побежден — кошмар, терзавший Тедас больше года, закончился; звучное слово «победа» поддерживало ее на ногах, точно воздух сгустился и не давал ей упасть без сил; рассвирепевшая в жилах магия, которая только что ломала ее пополам — сколько пришлось пропустить через себя? — понемногу возвращалась к прежнему неспешному течению, а в голове… было сложно. И бестолково.

Солас сказал: «Что бы ни случилось, знай: я всегда буду тебя уважать».

И если бы Фреде хватило сил и отчаяния, чтобы разбить выстроенную из этого слова преграду, то она поклялась бы ему… Но язык отяжелел, как бывало всегда, когда их простые, понятные отношения угрожали выйти за рамки. Бессмысленный шанс, едва ли не насмешка. Схватишься за него с надеждой — и смотри, как он, превратившись в серый песок, утекает сквозь сжатые пальцы.

Смотри, как Солас отдаляется от тебя и выбирает одному ему ведомую дорогу. И ускользает.

Теперь ее мысли сопровождал образ скорбящего эльфийского мага — сам собой вспыхивал перед ней, стоило прикрыть веки. Лишь бесплотному воспоминанию она могла обещать, что найдет его и всегда будет рядом. А любые, даже невысказанные, даже самые затаенные клятвы Фредерика стремилась сдержать, чего бы это ни стоило; и значит, Сестра Соловей могла сколько угодно твердить, что поиски тщетны, ведь Солас не хочет быть найденным…

Чушь.

Глубоко внутри себя Фреда верила, что все это чушь. Глубоко внутри жила уверенность, что рано или поздно ей выпадет еще один шанс.

Глубоко внутри зарождалось новое, чужеродное, пугающее чувство.

Оно проросло слишком быстро.

Холодный горный воздух при очередном вдохе вдруг застрял в горле льдинкой, острой со всех краев. Одна рука в кожаной перчатке вцепилась в перила балкона, на котором леди Инквизитор провела в раздумьях несколько часов; другая схватилась за шейный платок с такой силой, что ткань лишь чудом осталась цела. Странное ощущение (оно напоминало длинный ворс, терпкий на вкус) прорвалось сквозь сжатые губы, но не в виде слов. Фредерика закашлялась болезненно и надрывно, так, что легкие стиснуло горячим жгутом.

Кашель звучал и чувствовался отвратительно.

Здравая мысль — надо вернуться к камину — заставила Фреду покинуть балкон неверными, спотыкающимися шагами. Навалившись на стену, вся красная от натуги Тревельян содрогалась в приступе истязающего кашля, и это все меньше походило на обычную простуду. Что-то мешало дышать.

Что-то перекрыло, закупорило трахею.

«Я же умру», — мелькнуло в темнеющей голове. Поразительно. Глупо. Победить бессмертного тевинтерского магистра и его оскверненного дракона за один вечер, чтобы на рассвете загнуться от кашля у себя в комнате. Вот вам и героическая Вестница Андрасте… Перед всем миром будет стыдно до ужаса.

Еще один хрип оцарапал стенки горла, и тогда Фредерика собралась с силами, достаточными, чтобы ударить себя в грудь кулаком.

Спасай себя сама, пока еще можешь. Спаси себя!

Еще один глухой удар и — о, счастье! она задышала, задышала до боли в ребрах, до пролившихся слез на щеках. Ее колени подломились, и ослабленная Тревельян рухнула на четвереньки. Казалось, она будет приходить в себя целую вечность, давясь просто по инерции.

Все же способность соображать понемногу вернулась, и тогда Фреда, к своему удивлению, ощутила на языке что-то тонкое, щекочущее, нежное, как кусочек шелка, но с овощным привкусом. Она подавилась? Когда? Она ведь даже не ужинала сегодня, да и пять минут назад самочувствие (физическое, а не моральное) было отличным.

Все еще мелко дрожа, Фреда подставила ладонь и сплюнула в нее… лепесток.

Лепесток.