Задыхаюсь (СИ)

Светло-розовый, покрытый узором из продольных лиловых артерий-прожилочек, своей формой он напоминал сердце. Вестница тупо уставилась на это крохотное явление, влажное от ее слюны. Ему почти удалось убить ее, и поэтому она не собиралась слишком долго любоваться им. Гораздо важнее было понять, откуда это взялось в ее легких.

В Круге магов Оствика Фредерика Тревельян была одной из самых тихих. Чаще всего ее можно было застать на библиотечном этаже; возможно, она хорошо управлялась с практической магией только потому, что прилежно учила теорию. А поскольку на книжных полках хранились не только учебные материалы по общепринятым школам магии, то за двадцать лет Фреда усвоила и другие науки: историю, географию, литературу… А стоит ли говорить, какой обширный список тем охватывала библиотека Скайхолда, куда торговцы и ученые привозили книги со всего света? Так вот, Фредерика не помнила наверняка, где именно ей довелось прочесть про редкую «цветочную болезнь», но в ее существовании она была уверена. Доказательство — вот оно, беззащитное и хрупкое, в ее ладони.

Что же там говорилось…

Память почти отыскала ответ в ворохе прочих знаний, но запоздала, ведь спустя минуту Фреду скрутил следующий приступ. Она смяла в конвульсирующих пальцах первый лепесток и долго, мучительно пережидала, пока его братья поднимутся вверх по дыхательным путям и окажутся у нее во рту. Пережидала, сражаясь с ними за каждый глоток воздуха.

Пока еще она была сильнее, чем они.

Лепестки действительно походили один на другой, как братья-близнецы. Всего ее легким удалось избавиться от пяти. Фреда бросила их в огонь и еще долго смотрела, как тот выплясывал перед ней, будто надеялся заслужить добавку. Что ж, скоро он ее получит.

Вопрос только в том, сколько времени Вестница сможет его кормить.

*

К полудню ее хватились. Кто-то — Каллен — громко стучался в дверь ее покоев. Кто-то — Жози — встревоженно выкликал ее титул. Кто-то — по всей видимости, Лелиана тоже была там — молча ждал, пока она отзовется. А отзываться Фреда как раз не спешила.

Имело бы смысл просить о помощи, если бы кто-то — не Солас, не Солас, не Солас — действительно мог ей помочь. Но пытаться удержать встревоженных советников от нарушения ее личного пространства тоже было бессмысленно.

Вся ситуация в целом шла вопреки здравому смыслу.

Замерев и выжидая, когда же тревога собравшихся за дверью подомнет под себя приличия, Фредерика попросту оттягивала неизбежное. У нее, просидевшей на полу у кровати все утро, давно ломило затекшую шею и спину. Но она не двигалась, дыша коротко, через раз. Нельзя было давать поселившимся в ней сорнякам много живительного кислорода, хотя стоило бы догадаться: от его недостатка они не умрут. Они питаются другим.

— Миледи, прошу прощения, вы здесь?

Звуки распахнувшейся двери и стремительных шагов вверх по каменной лестнице, наконец-то оживший голос Лелианы… Время вдруг понеслось слишком быстро, и назад его уже не оттянешь. Фреда вжала темноволосую голову в плечи с большим трудом, ведь она слишком долго сидела в одной скованной позе. Одеревенела. Цветет.

Такой ее и нашли. Обнявшей согнутые колени, уставившейся в мертвый камин полумертвым взглядом. Кто бы знал, чего стоило ей не заплакать в ту же минуту? Лишь представив, как она открывает рот и говорит, мол, все кончено, Фреда ощутила терзающую горечь, от которой слезы так и наворачивались. Даже цветы были приятнее на вкус — правда, он ее убивал. Во всех смыслах, приходивших на ум.

— Леди Инквизитор! — это с волнением воскликнула Жозефина, всегда радушная и отзывчивая, абсолютно не заслуживающая того, чтобы делать ей больно. Она поднялась сюда вслед за военачальником и тайным канцлером, чьи сердца тоже придется разбить. Расколоть их на части, чтобы они стали так похожи на ее собственное. Фреда в мыслях обратилась к Создателю, умоляя простить ей грех: сейчас она причинит им много боли. Позже — вынесет еще больше и в одиночку.

Это называют искуплением?

Она остерегалась смотреть этим людям в глаза и потому не увидела, с каким выражением лица (должно быть, на редкость участливым) Лелиана спросила:

— Что с вами, миледи? Вам плохо?

Ей было очень, очень, очень плохо.

Поэтому она сказала:

— Мне… нездоровится.

Голос Вестницы от природы был низким, однако хрипотца — эхо долгого кашля — окрасила его в беспросветно черный тон. Раньше ей неплохо удавалось скрывать свои чувства (по крайней мере, она хотела в это верить), но теперь… Понимала же она, что проживет немногим дольше наспех состряпанной полуправды? Так зачем устраивать бег наперегонки с неизбежным?

Затем, что ей было страшно.