Загадаю Тебя

– Магазин грабанула, что ль? На кой икс мне недельный запас провизии? Я свинтить отсюда планирую в ближайшее время.

– Не горячись. Врач сказал, что выпишет тебя только послезавтра. И то, если не будет повода задержаться. Анализы надо сдать и последить за давлением.

– Пф! Спрашивать ещё этого недоделанного Айболита буду, когда мне уйти! – фыркает. – Встану вон, да пойду. Чи не тюрьма.

– Ну уж нет, – строго произносит Оля. – Как выпишут, так и поедешь домой. Не раньше.

– Тем более, что ничего хорошего дома не ждёт, – бормочет Сеня.

– Здравствуйте, Корней Степаныч, – тоже подхожу и смело протягиваю ладонь. Не уверен в том, что дед пожмёт её, но как иначе. Поздороваться ведь надо.

– И ты тут, Москаль, – пытливым взглядом меня исследует. Рентгеновский аппарат, блин. (Но руку всё же пожимает, пусть и неохотно. Хороший знак). – Чё забыл в наших краях, непонятливый? Опять шары подкатывать к моей внучке удумал? – сурово интересуется.

Лёха ржёт. На пару с Сеней.

– Богдан вчера вечером привёз меня в Загадаево на машине. Я опоздала на электричку, а к тебе попасть очень хотелось, – краснея, объясняется Оля.

– Это ты к чему? Благодарности от меня ждёте? – ерепенится старый. – Ну приехала бы сегодня. Велика разница!

– Однако же парень бросил все свои дела и повёз меня сюда.

– Дела… Да какие у этого мажора могут быть дела?

– Перестань себя так вести. Человек учится и работает, – встаёт на мою защиту Оля. – Он привёз меня к тебе. И да, я благодарна.

– А ещё Богдан начистил пятак немцу и вышвырнул его из вашего дома, – важно добавляет Сеня, узнавшая о произошедшем не более часа назад. – Отдыхает наш Гитлер теперь в травматологии. В Германию вернётся подрихтованным!

Корней хмурится ещё сильнее. В глазах мелькает беспокойство, однако эту новость он никак не комментирует.

– Как ты себя чувствуешь, дед? Напугал нас страшно! – Оля, как мне думается, специально переводит тему.

– Нормально мне, но гроб надо примерить на всякий случай. В рост, в ширь. Мало ли, крякну…

– Ты что?! – испуганно восклицает внучка.

– А чего, Олён! В моём возрасте о таких вещах положено тревожиться.

– О Господи…

– Деньги, где лежат, ты знаешь. На вот, – достаёт из-под подушки листок и отдаёт его Оле. – Это список тех, кого можно будет позвать на мои похороны. Остальным там делать нечего. Хай бухают в другом месте и по другому поводу.

– Какой кошмар, дед!

– Семёна включишь в этот список только при условии, что удочку починит, которую навернул мне. Петровича тоже можно, но только ежели долг вернёт. Три тыщи и ни копейкой меньше. Ясно?

Внучка молчит. Явно пребывает в шоке. Впрочем, как и все мы.

– Там ещё мои пожелания накарябаны, – небрежно бросает старик.

– Любопытно, – Сенька склоняется над листком и принимается громко зачитывать: – Поставить крест. Простой, деревянный. С табличкой.

– Да. Не вздумайте мне памятник лепить. Не заслужил.

– Так… Не хоронить рядом с женой. Купить другой участок. Малой квадратуры. Два вопросительных знака.

– Можно и заранее, наверное.

У Галдина глаза на лоб лезут.

– Нельзя такое делать! – возмущается Оля.

– Ну подумаем ещё, есть ли вообще смысл тратиться. В принципе, бабка у тебя такая знатная зараза, что на любом участке меня достанет. Хоть за километр от неё ложись.

– Перестань, пожалуйста!

– Дальше... Раритетные шахматы прадеда сберечь. Играть в них с правнуком или правнучкой.

– Обязательно, – кивает Корней. – И технике моей обучить их надобно. Чтоб шарили!

– Кого их?

– Правнука и правнучку кого, тормоз!

– Гм… Выбросить фотокарточки, где я с причёской Леонтьева и усами Николаева, – хохотнув, продолжает озвучивать его пожелания Сенька. – Эт чё за фотографии такие? Никогда не видела, – вопрошающе вскидывает бровь.

– Я их надёжно спрятала. Потому что кое-кто однажды чуть не порвал их, – поясняет Оля.

– Срочно избавься от них. Я похож там на идиота. Не приведи Боже, это увидят потомки! Срам!

– Глупости! Ты там молодой и очаровательный, – упрямо спорит с ним девчонка.

– Так-с. Что ещё… Не выкидывать кассеты Ободзинского и Цоя.

– Таланты.

– Не рубить яблоню. В скобках вишню и тутовник срубить можно.

– Да. Шелковица достала. Вечная грязь от неё, – соглашается со своими же словами Корней.

– ИЖ из сарая отдать тому, кто сможет его подшаманить.

– Хороший мотоцикл был…

– Лёха может, кстати.

– Этот? – тычет пальцем в Галдина.

– Ну а какой ещё? У него ж мотоцикл есть. Не отвлекаемся! Следующий пункт. По возможности не продавать Загадаевский дом. Особенно Ивашовым, мечтающим увеличить территорию огорода. Хрен им, а не территория! Тут нарисован огроменный кукиш.

– Именно! – Корней показывает этот самый кукиш.

– Ниже посткриптум. Раз в год вспоминать деда на Родительское. На Пасху к могиле не ходить, сам в гости приходить в этот день буду.

– Прекращайте!

Оля всё-таки не выдерживает. Губа дрожит. По щеке катятся слёзы, которые она тут же торопливо вытирает рукавом.

Так жаль её становится. Порываюсь подойти к ней, однако всё же не делаю этого.

– Ну чё ты, Оль? – до Корнея, кажись, доходит, что перегнул. Дотрагивается до её плеча, но она обиженно дёргается. – Ну чего ты так убиваешься, внучка?