– Понимаю, Татьяна Андреевна, – мои пальцы нервно стискивают кромку столешницы.
Если скажу, что не волнуюсь, солгу, но одно я усвоила ещё тогда, при первой нашей встрече: слабину ни в коем случае давать нельзя.
Задавят.
– Что ж. Очень хорошо, что понимаешь, – женщина поджимает алые губы и впивается в меня таким взглядом, что непроизвольно мороз ползёт по коже. – Значит, ты не собираешься попусту тратить моё время и строить из себя дурочку?
– Не знаю, о чём вы…
– Не знаешь, – она зло прищуривается и даже не пытается скрыть ту враждебность, что испытывает по отношению ко мне. – Поражаюсь просто…
– Зачем вы пришли сюда? – спрашиваю, набравшись смелости.
– В глаза тебе посмотреть хотела.
– Что рассчитывали там увидеть? – удивлённо осведомляюсь я.
– Намёк на то, что проснулась совесть, – изрекает она холодно.
– Поясните? – вопросительно вздёргиваю бровь.
– Я ещё и пояснить должна! Нет, ну какая невиданная наглость! – её колючий как иглы смех отзывается эхом в ушах.
– Татьяна Андреевна…
– Послушай, дрянь, а ты часом не заигралась? – выдаёт она ледяным тоном.
– Если вы пришли оскорблять меня, то, пожалуйста, немедленно уходите, – отвечаю, вздёрнув подбородок.
Никто. Не. Имеет. Права. Обращаться. Так. Со мной.
Кем бы она ни была.
– Нет уж. Я никуда не пойду, пока ты, – направляет в мою сторону указательный палец, украшенный внушительным перстнем, – не уяснишь.
– Я не буду говорить с вами, если вы настроены продолжать беседу в таком же духе.
— Послушай, девочка.
– Меня зовут Оля.
– Это неважно, ведь таких Оль у Богдана было великое множество…
– Не пытайтесь меня задеть.
У неё, конечно, это получилось, но я не собираюсь давать реакцию.
– Я хочу, чтобы ты знала: не отлипнешь от моего сына, я буду вынуждена принять жёсткие меры.
– Жёсткие меры… Это какие?
– Испытываешь моё терпение? – изящная бровь взлетает вверх.
– Нет. Всего лишь хочу понять, как далеко вы готовы зайти. В этом своём желании устранить неугодную партию.
– О, поверь, я пойду на многое, – кивает она.
– То есть, вот так открыто мне угрожаете? – уточняю я на всякий случай, потому что не могу поверить собственным ушам.
– Милочка, – стучит маникюром по столу, выдавая свою нервозность. – Имей ввиду, если Я захочу воспользоваться своими связями, ТЫ не то что вылетишь из МГУ, ты в принципе в Москве остаться не сможешь. Тебя никуда не возьмут. Ни в один вуз, ни в одну шарагу.
– Откуда такая агрессия? Что я вам сделала? Чем заслужила подобное отношение?
Возможно, звучит довольно жалко, но я искренне не понимаю.
– Чем? Ты ещё спрашиваешь? – изображает изумление.
– Да. Имею право знать. Прошлой зимой я спасла от погибели вашего сына.
– За это я тебе благодарна. Хоть и не верю во всю эту нескладную историю.
– Вы не ответили на мой вопрос. За что, Татьяна Андреевна? Чем обоснована ваша чёрная ненависть? Неужели лишь тем, что я не подхожу Богдану по статусу?
– Не подходишь, но причина не только в этом.
– А в чём же?
– Стоишь тут и строишь из себя святую невинность! Не мерзко ли самой?
– Давайте конкретнее.
– Ты влезла и разбила пару фактически перед свадьбой!
– Я не разбивала их пару! Не обвиняйте меня в том, чего я не делала! – тоже позволяю себе повысить голос, ведь от обиды слёзы на глаза наворачиваются.
– Достаточно актёрской игры! Не будь я когда-то на твоём месте, возможно, поверила бы, – фыркает она.
– Не нужно судить всех по себе! Я уже говорила о том, что мне не нужны деньги вашей семьи!
– Не нужны? Да что ты! – складывает ладони вместе.
– Вы зря переживаете. Я абсолютно равнодушна к вашему достатку. Не так меня воспитывали.
– Н-да уж… Смешно это слышать, особенно после того, как твоя беспардонная мать посмела явиться к моему мужу в офис.
– Постойте. Что? – смотрю на неё в немом шоке.
– Вы, деревенские, вообще отбитые на голову? Не соображаете, кого решили шантажировать?
– Когда она приходила?
– Учти, – мать Богдана поднимается со стула и делает шаг ко мне. – Ни ты, ни члены твоей семейки не получат от нас и рубля!
– Подождите. Дайте я всё объясню! Она не должна была, я же…
– Значит так, – наклоняется ко мне ближе, и во взгляде горит чистый гнев. – Я предупредила. Чтобы больше рядом с Богданом тебя не видела.
– Мне стыдно за то, что мама пыталась вас шантажировать. Я… Вы ведь даже меня не выслушали!
Проклятые слёзы всё-таки катятся из глаз.
– Это ты послушай! – больно дёргает меня за локоть. – Хочешь войны? Я тебе её устрою. Обещаю.
– Перестаньте! Как так можно? Я люблю его! – признаюсь в порыве отчаяния.
– Какая наглая и бессовестная девица!
– Я говорю вам правду!
– Как бы там ни было, мне плевать, дорогуша.
– Плевать на счастье собственного сына? Думаете, он вернётся к Разумовской, если мы расстанемся?
– Вернётся, – заявляет она чересчур уверенно.
– Как глупо. Вы ведь взрослый человек!