Загадка кольца с изумрудом

То, что поначалу казалось в Лондоне необычным и привлекательным, теперь отталкивало и выводило из себя. Малюсенькие бутылочки с шампунем, что стоят столько же, сколько дома — бутылки нормального размера. Кофейни, не понять почему закрывающиеся к восьми вечера. Система, по которой одно название улицы посреди квартала вдруг сменяется другим. Отсутствие в продаже американской арахисовой пасты и подтяжек для юбки. Меня тянуло домой. Я скучала по своей квартирке в Кембридже, где давно следовало установить новую раковину, а в нише не закрывалась дверь. По мощенным кирпичом улицам вокруг Гарвард-сквер, где между камнями вечно застревают каблуки, а в слякоть скользят ботинки. По кофе «Пите», которым пропахли мои волосы и свитера. При воспоминании о микрофильмах в библиотеке Уайденера мне сделалось совсем тошно от тоски по родине.

Повесив на руку корзинку, я уставилась затуманенным взором на почти готовую еду. Но вместо ланкаширского обеда и курицы в соусе тикка масала увидела перед собой бесконечные недели бесплодных исканий да ужины в полном одиночестве. Та же старая библиотека, те же опостылевшие блюда, то же дождливое, хмурое небо… Завтра, послезавтра и так без конца — о Боже! А из развлечений, чтоб немного разбавить тоску, лишь редкие встречи с Пэмми. Домой никак нельзя, до самого Рождества.

Если бы не телефонный звонок, я бы вот-вот упала лицом в контейнер с замороженными полуфабрикатами и заревела.

Прислонив почти пустую корзину к ближайшей полке, я полезла за телефоном в карман стеганой куртки — доставать его оттуда для непрестанной проверки было гораздо проще.

Наверняка опять Пэмми, безразлично подумала я, извлекая трубку. Не буду отвечать, а потом скажу, что забыла сотовый дома. Последнее время я не особенно желала общаться с Пэмми. К мужчинам она относится, будто Наполеон к армии противника. Запасается артиллерией, выбирает позицию и нападает. На прошедшей неделе от заявления «Ума не приложу, почему ты сама не даешь ему о себе знать» мы дошли до безумного «Я на твоем месте выведала бы его адрес, явилась бы и позвонила в дверь — проверить, дома ли он».

— Ну уж нет, с меня довольно, — сказала я трезвонившей трубке.

Но на экране высвечивался совсем не знакомый набор цифр. Растерявшись, я разжала пальцы, и, чтобы трубка не упала в сандвичи с креветками, пришлось немного ею пожонглировать. Номер был вообще не лондонский, значит, звонила не Пэмми, и не американский, стало быть, поговорить со мной желали не родители, не сестра, не брат, не друзья по учебе в колледже и, конечно, не бабушка.

Упавшее до нуля настроение мгновенно подскочило, и кровь хлынула по жилам до кончиков пальцев и корней волос. Суссекс! Код Суссекса я не знала, но видела, что номер английский, однако определенно не лондонский.

Нажав на кнопку приема с такой силой, что чуть не сломался ноготь, я выдохнула:

— Алло?

— Алло? Элоиза? — раздался мужской голос — увы, не тот, что звучал в моих мечтах. И этот был приятный — густой, в меру низкий, но я сразу поняла: не Колин. Звонил американец, даже при столь неважном качестве связи — мой телефон недолюбливал торговый центр «Уэйверли» — был слышен характерный акцент. — Алло? — повторил голос По мне холодком из морозильника разлилось разочарование.

— Э-э… привет. Да, это Элоиза, — с опозданием ответила я, сжимая в кулак чувства, а с ним и телефон. Если звонил американец откуда-то из Британии, значит, кто-то из знакомых. Он меня определенно знал, раз связался со мной по этому номеру и обращался ко мне по имени. Не тот ли это герцог, аспирант из Института исторических исследований? — Как дела? — спросила я, маскируя свое замешательство.

— Хорошо. — Голос звучал несколько смущенно и вместе с тем весело. — А твои?

— Гм… все в порядке. Еду домой из библиотеки, — бодро и не вполне уместно сказала я, выигрывая время. Впрочем, в этом не было смысла. Как я ни напрягала память, сообразить, с кем разговариваю, никак не могла. Потому решила сдаться. — А кто это?

— Джей.

— Джей! — воскликнула я, силясь припомнить хоть одного из знакомых мне Джеев. С одним мы вместе учились, но с тех пор минула вечность, и потом, как мне сказали, теперь, сделавшись ярым критиком постмодернистской литературы, он предпочитал быть Джеймсом. — Привет!

Черт! Я ведь уже поздоровалась с ним.

С языка чуть снова не слетело «Как жизнь?» или расхожее «Чем занимаешься?», когда Джей, чей голос из-за моего замешательства стал почти сердитым, спросил:

— Ты понятия не имеешь, кто я, угадал?

— Угадал, — призналась я, отшатываясь в сторону, чтобы дать дорогу величественной даме с корзиной, доверху наполненной кошачьим кормом.

Последовало молчание, прерванное шумом — Джей или вздохнул, или перевел дыхание, либо то была просто помеха.

— Прости, я не объяснил, — наконец сказал голос. — Этот номер дала мне твоя бабушка.

— О! — Я застыла па месте. — А-а, да, ну конечно. Она говорила, но я… забыла.