Загадка Пушкина

Конечно же, это преисполненное чистоты и невинности «я» следует воспринимать как благопристойный вымысел. В стихотворении описывается так называемый лирический герой, не имеющий ничего общего с реальным Пушкиным — забиякой, картежником, сердцеедом и завсегдатаем борделей²⁵⁷. Что ж, когда лирическое «я» слишком приукрашено по сравнению с реальной личностью автора, это называется позерством. Как правило, такой некрасивой глупости подвержены молодые неискушенные стихотворцы.

Если первые две строки не безупречны, но приемлемы, то уже третья строчка стихотворения наповал разит позой и безвкусицей. Впрочем, не будем слишком строги к молодому поэту. Классик все-таки. Согласно почтенной традиции пушкиноведения, при разборе стихотворений не принято замечать, как пушкинская лира то и дело несносно фальшивит.

«В порабощенные бразды
Бросал живительное семя…»

Поскольку стихотворение в целом аллегорично, простенький троп «порабощенные бразды» понятен и нареканий не вызывает. Но вот слово «живительное» отягощено неточностью. Ведь семя не оживляет, оно само содержит зачаток будущей жизни. Для сравнения попробуйте сказать «живительный зародыш», «живительный эмбрион», и нелепость эпитета станет очевидной. Следовательно, семя не «живительное», а живое.

Самое интересное, Пушкин отдавал себе в этом отчет — в черновых набросках он поначалу употребил правильный эпитет:

«В неблагодарные бразды
Бросал я семена живые» (II/2, 819).

Дело тут вот в чем. Строка «Бросал живительное семя» безупречна ритмически, четырехстопный ямб с пиррихием на третьей стопе гладок и благозвучен. Зато в лексически точную строку «бросал живое семя», как ни крути, надобно втиснуть еще одну двухсложную стопу. Получится ритмически отягощенный стих, который Пушкину органически претил, над которым он потешался.

В «Записках» Кс. А. Полевого есть интересное свидетельство о Пушкине: «Рассуждая о стихотворных переводах Вронченки, производивших тогда впечатление своими неотъемлемыми достоинствами, он сказал: „Да, они хороши, потому что дают понятие о подлиннике своем; но та беда, что к каждому стиху Вронченки привешана гирька!“»²⁵⁸.

Именно для того, чтобы избежать уродливой «гирьки» ямба с ударениями на каждой из четырех стоп, Пушкин заменил «живое» на «живительное». Авось никто не заметит нелепицы. И ведь в самом деле — не замечают.

Мы видим, что Пушкин жертвует и смыслом, и точностью выражений ради благозвучия. Сам по себе такой выбор свидетельствует о неумелости либо нерадивости стихотворца. Настоящий мастер способен сочетать и то, и другое.

Однако подмеченная в пятой строке лексическая шероховатость не идет ни в какое сравнение с тем насилием над русским языком, которое Пушкин предпринимает далее.

«Но потерял я только время,
Благие мысли и труды».

Сказано вроде бы понятно и просто, но присмотримся к синтакисису. Ради размера поэт изменил порядок слов, тем самым исказив суть написанного. Неуклюжая инверсия смещает смысловой акцент, и вместо «только потерял» получается: потеряно «только время…» и т. д. Но это еще полбеды.

Ряд из трех дополнений, «время», «мысли», «труды» управляется сказуемым «потерял». Таким образом, поэт, в частности, говорит: «я потерял благие мысли». Продираясь сквозь корявую грамматику, читатель худо-бедно понимает, что подразумевал здесь автор: «я сеял благие мысли впустую» или же «мои мысли приняли иное направление, противоположное благому». Но в обоих случаях смысл выражен очень странно и неуклюже, наперекор грамматическому строю русского языка. Вдобавок употребленная Пушкиным евангельская аллегория здесь начинает хромать. Если семена, попавшие на неблагодатную почву, можно назвать потерянными, то поэт вовсе не утрачивает свои мысли, когда воплощает их в стихах. Даже если публика осталась к ним равнодушной.

А уж выражение «потерял труды» вообще звучит не по-русски.

Оплошности подобного рода Пушкин беспощадно высмеивал, правда, он замечал их только в чужих стихотворениях. Например, в письме А. А. Бестужеву от 8 февраля 1824 г. (XIII, 87–88) он потешается над заключительными строками «похабного мадригала» А. А. Родзянко:

«Вчера, сегодня, беспрестанно
Люблю — и мыслю о тебе»²⁵⁹

.

Но употребленная в «Сеятеле» причудливая конструкция «потерял только время, мысли и труды» в гораздо большей степени заслуживает того, чтобы ее, как выразился сам Пушкин о мадригале Родзянко, поместили «в грамматику для примера бессмыслицы» (XIII, 88).

Мы внимательно прочитали первую строфу, и обнаружилось, что всего семь строчек содержат изрядный клубок прегрешений против хорошего вкуса, здравого смысла и русского языка.