Загадка Пушкина

Вот что сообщает брат поэта: «Одно обстоятельство оставило Пушкину сильное впечатление. В это время находилась в Петербурге старая немка, по имени Киргоф. В число различных ее занятий входило и гадание. Однажды утром Пушкин зашел к ней с некоторыми товарищами. Г-жа Киргоф обратилась прямо к нему, говоря, что он человек замечательный. Рассказала вкратце его прошедшую и настоящую жизнь, потом начала предсказания сперва ежедневных обстоятельств, а потом важных эпох его будущего. Она сказала ему между прочим: „Вы сегодня будете иметь разговор о службе и получите письмо с деньгами“. О службе Пушкин никогда не говорил и не думал; письма с деньгами получать ему было неоткуда. Деньги он мог иметь только от отца, но, живя у него в доме, он получил бы их, конечно, без письма. Пушкин не обратил большого внимания на предсказания гадальщицы. Вечером того дня, выходя из театра до окончания представления, он встретился на разъезде с генералом <А. Ф.> Орловым. Они разговорились. Орлов коснулся до службы и советовал Пушкину оставить свое министерство и надеть эполеты. Разговор продолжался довольно долго, по крайней мере, это был самый продолжительный из всех, которые он имел о сем предмете. Возвратясь домой, он нашел у себя письмо с деньгами. Оно было от одного лицейского товарища, который на другой день отправлялся за границу; он заезжал проститься с Пушкиным и заплатить ему какой-то картежный долг еще школьной их шалости. Г-жа Киргоф предсказала Пушкину его изгнание на юг и на север, рассказала разные обстоятельства, с ним впоследствии сбывшиеся, предсказала его женитьбу и наконец преждевременную смерть, предупредивши, что должен ожидать ее от руки высокого белокурого человека. Пушкин, и без того несколько суеверный, был поражен постепенным исполнением этих предсказаний и часто об этом рассказывал»²⁴⁸.

Кроме того, в воспоминаниях и П. В. Нащокина, и С. А. Соболевского имеются свидетельства тому, насколько глубоко Пушкин верил в предсказание о его смерти от руки блондина. Кстати, Соболевский уточняет одну из формулировок гадалки: «он проживет долго, если на 37-м году возраста не случится с ним какой беды от белой лошади, или белой головы, или белого человека (weisser Ross, weisser Kopf, weisser Mensch), которых и должен он опасаться»²⁴⁹.

В свете этих сведений кажется несколько наивным восхищение смелостью дуэлянта Пушкина при отсутствии точных данных о цвете волос его противников. Однако некоторые авторы воспоминаний дают нам ключ к разгадке.

М. П. Погодин записал 11 сентября 1826 г. в дневнике: «Веневитинов рассказывал о суеверии Пушкина. Ему предсказали судьбу какая-то немка Кирнгоф и грек (papa, oncle, cousin [папа, дядя, кузен (франц.).]) в Одессе. „До сих пор все сбывается, напр., два изгнания. Теперь должно начаться счастие. Смерть от белого человека или от лошади, и я с боязнию кладу ногу в стремя, — сказал он, — и подаю руку белому человеку“»²⁵⁰.

Пожалуй, окончательную ясность в исследуемую проблему вносит рассказ В. А. Нащокиной в записи И. Родионова: «Не помню, кто именно, но какая-то знаменитая в то время гадальщица предсказала поэту, что он будет убит „от белой головы“. С тех пор Пушкин опасался белокурых. Он сам рассказывал, как, возвращаясь из Бессарабии в Петербург после ссылки, в каком-то городе он был приглашен на бал к местному губернатору. В числе гостей Пушкин заметил одного светлоглазого, белокурого офицера, который так пристально и внимательно осматривал поэта, что тот, вспомнив пророчество, поспешил удалиться от него из залы в другую комнату, опасаясь, как бы тот не вздумал его убить. Офицер последовал за ним, и так и проходили они из комнаты в комнату в продолжение большей части вечера. „Мне и совестно и неловко было, — говорил поэт, — и, однако, я должен сознаться, что порядочно-таки струхнул“»²⁵¹.

Как видим, поразительная храбрость поэта начисто испарялась, едва померещится малейшая угроза его жизни. Однако легенда о пушкинском бесстрашии вводила в заблуждение даже неглупых людей. «Тынянов когда-то очень интересно говорил о том, что во времена Пушкина и декабристов смерти не боялись»²⁵², — вспоминала Л. Я. Гинзбург.

Зная, что суеверный Пушкин панически боялся блондинов, вряд ли можно всерьез рассуждать о его фантастической отваге. Заодно тут напрашивается дискуссия о благородстве человека, который лихо нарывался на поединки с шатенами или брюнетами, будучи полностью уверен в собственной неуязвимости.

Знакомство с фактами позволяет сделать предположение, объединяющее сразу три версии. Преувеличенная скованность Пушкина у дуэльного барьера вполне объяснима его стремлением утаить свой панический страх, от которого не может окончательно избавиться ни застрявший на подростковой фазе развития человек, слабо осознающий свою смертность, ни суеверный фаталист, завороженный сбывающимся предсказанием гадалки.

Три перечисленные гипотезы не противоречат друг другу, следовательно, применимы в любых попарных сочетаниях.