Загадка Пушкина

[И взор я бросил на] людей,
Увидел их надменных, низких,
[Жестоких] ветреных судей,
Глупцов, всегда злодейству близких.
Пред боязливой их толпой,
[Жестокой], суетной, холодной,
[Смешон] [глас] правды благо<родны>й,
Напрасен опыт вековой.
Вы правы, мудрые народы,
К чему свободы воль<ный> клич!
Стадам не нужен дар свободы,
[Их должно резать или стричь],
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками <да бич>. (II/1, 293)

Как видим, здесь шесть последних строк органично завершали мысль автора. Их презрительная горечь порождена трезвым и беспощадным, «демоническим» взглядом на людей.

Но в «Сеятеле» те же строки попали в другой контекст и, соответственно, стали непосредственным выводом, который делает из личного опыта вольнолюбивый стихотворец. Получилась удручающая ерунда. Выходит, народы (именно народы, во множественном числе) не только России, но и Греции, Италии, Испании и Португалии названы стадом, недостойным даров свободы, по одной-единственной причине. Они не отозвались на «чести клич», прозвучавший из уст русского сеятеля свободы, Пушкина А. С. Вот логика пушкинского стихотворения, прямо следующая из его композиции.

По фатальной небрежности поэт сам не отдавал себе отчета, что же у него написалось.

Хуже того, из-за механической состыковки новой и старой строф разламывается метафорическая канва произведения. Засеваемая пашня вдруг превращается в пасущиеся стада. Столкновение двух различных образных рядов здесь высекает искру неподражаемого комизма: сколько ни осыпай семенами скот на пастбище, толку ждать не приходится.

В теории литературы подобная оплошность носит звучное греческое название, катахреза, то есть злоупотребление. Вот что написано о ней в Литературной энциклопедии: «Катахреза [греч. katachresis, лат. abusio] — термин традиционной стилистики, обозначающий употребление слов в переносном смысле, противоречащем их прямому, буквальному значению, причем противоречие это выступает или благодаря необычному соединению слов в переносном значении или благодаря одновременному употреблению слова в прямом и переносном значении». И далее: «Как неправильный троп катахреза производит обычно непредусмотренное автором комическое впечатление логической несовместимостью соединенных образных выражений»²⁷⁰.

А говоря проще, по-латыни, это ляпсус.

Сквозь прорехи смыслового и образного строя пышным бурьяном торчат побочные подтексты. С какой стати поэт клеймит презрением «мирные народы»? Может быть, он сам допустил оплошность, поскольку вышел «рано, до звезды»? Или же причина его неудачи коренится в том, что сеятель пытался оплодотворить стада неподобающим образом, на земледельческий манер? Из-за пародийного эффекта катахрезы пафос стихотворения идет насмарку.

Вот последствия того, что Пушкин не переписал стихотворение набело и не окинул его пристальным критическим взглядом. И тут не случайность, а характерное проявление его кипучей и безалаберной натуры.

Многие современники, начиная еще с лицейских педагогов, отмечали бытовую неряшливость и лень Пушкина.

Вот как характеризует своего питомца профессор нравственных наук А. П. Куницын, преподававший в Лицее психологию, логику и философию права: «Пушкин весьма понятен, замысловат и остроумен, но крайне не прилежен. Он способен только к таким предметам, которые требуют малого напряжения, а потому успехи его очень невелики, особливо по части логики»²⁷¹.

Схожий отзыв дает преподаватель математики и физики Я. И. Карцов: «Очень ленив, в классе не внимателен и не скромен, способностей не плохих, имеет остроту, но, к сожалению, только для пустословия, успевает весьма посредственно»²⁷².

Надзиратель по учебной и нравственной части М. С. Пилецкий-Урбанович характеризует тринадцатилетнего Пушкина так: «Имеет более блистательные, нежели основательные, дарования, более пылкой и тонкой, нежели глубокой, ум. Прилежание его к учению посредственно, ибо трудолюбие еще не сделалось его добродетелью». И в заключение: «в характере его вообще мало постоянства и твердости»²⁷³.

Гувернер Лицея С. Г. Чириков пишет в официальной аттестации: «Легкомыслен, ветрен, неопрятен, нерадив; впрочем, добродушен, усерден, учтив, имеет особенную страсть к поэзии»²⁷⁴.

Надо полагать, этот портрет юного Пушкина вполне точен. Спустя полтора десятилететия, уже взрослый человек и знаменитый поэт, в душе он все так же нерадив и расхристан. Это с неизбежностью проявляется в его облике.