Загадка штурмана Альбанова

Странно, почему в этом письме Альбанов ничего не сообщает о судьбе писем. Если он их все-таки принес — он непременно написал бы. Если бы они по каким-нибудь причинам погибли в пути — тоже. Выходит, что они были в пакете на имя начальника Главного гидрографического управления? Но я только что читал письмо начальника Главного гидрографического управления Михаила Ефимовича Жданко матери Георгия Львовича — Екатерине Константиновне. В нем тоже ни слова о письмах...

В чем же дело? Надо еще раз внимательно проследить судьбу почты по «Запискам...» Альбанова. Может, я что пропустил.

Может, ее все-таки потеряли беглецы?.. Нет: «...все украденное оказалось в целости, конечно, кроме сухарей, которые давно были съедены. Даже большая жестяная банка с документами и почтой оказалась нераспечатанной...» Она пропала вместе с Дунаевым и Шпаг ковским? Тоже вроде бы нет: «На том каяке была наша единственная винтовка, все патроны и некоторые документы»... Все верно, на мыс Флора они приплыли с почтой: «Прежде всего надо подвести к поселку каяк, оставленный версты за две отсюда, вытащить его в безопасное место и взять в домик все остатки нашего снаряжения, которого, правда, осталось немного: компас, бинокль, хронометр, секстан, две книжки, паруса, топор, спички, да две или три банки, из которых одна была с почтой».

— А Альбанов был у Брусилова? — спросил я.

— Да, был, — Ирина Александровна осторожно положила письмо на край стола. — Даже несколько раз. У всех о нем сложилось впечатление как о порядочном и интеллигентном человеке. Конечно, какая-то настороженность к нему была: сам пришел, они остались... Он, как мог, старался успокоить, говорил, что у «Святой Анны» все шансы в скором времени выйти на чистую воду...

— Тут еще вот что, — добавил Лев Борисович. — Конрад настойчиво избегал встреч с Брусиловыми. Ему несколько раз писали, приглашали, но он под всяческими предлогами избегал встреч. Так ни разу и не пришел. И вообще, как известно, он упорно отмалчивался, когда его кто-нибудь расспрашивал об экспедиции.

— А Альбанов?

— Альбанов охотно и довольно подробно рассказывал, но деликатно уходил в сторону, когда речь заходила о причинах конфликта. Говорил, что их и не было, все складывалось из несущественных мелочей, осложненных болезненной раздражительностью... Тут невольно складывается впечатление, не наказал ли Альбанов Конраду строго-настрого молчать, как бы тот нечаянно о чем не проговорился. Или не случилось бы каких разногласий в рассказах. Все-таки что-то случилось на шхуне. А что?.. — Лев Борисович развел руками. — В 1936 году мой дядя Сергей Львович (брат Георгия Львовича) — он жил тогда в Архангельске и преподавал в техникуме — взял и поехал сам к Конраду, который жил также в Архангельске, в Соломбале. Тот сначала немного растерялся. А потом, вспоминая, они выпили. Конрад пошел провожать Сергея Львовича, вызвался сам перевозить через рукав Двины там, что ли. Ну и вот, посредине с ним случилось что-то вроде алкогольного затмения. Ему вдруг померещилось, что на корме лодки сидит не Сергей Львович, а Георгий Львович. И он стал сбивчиво бубнить: «Георгий Львович, это не я стрелял, не я...» Но потом снова пришел в себя и замкнулся. О чем он говорил? Что имел в виду? Может, это каким-то образом относилось к конфликту?.. Сергей Львович какое-то время спустя снова поехал к нему в Соломбалу, но ему сказали, что Конрад уехал в деревню...

— Мне кажется, не стоит особенно-то принимать всерьез рассказа Сергея Львовича, — осторожно добавила Ирина Александровна. — Во-первых, он тоже был, мягко говоря, навеселе. А отчасти тут, может, сыграла родственная настороженность. Мало ли что мог иметь в виду Конрад! Да так ли именно он говорил. Неясного, конечно, много, но подозревать в чем-то Альбанова, мне кажется, нет никаких оснований. Да, тут какая-то загадка с письмами. Что же касается его конфликта с Георгием Львовичем, мне кажется, он довольно ясно и деликатно объяснил это в своих «Записках...». И наверно, ему неприятно было лишний раз вспоминать и тем более рассказывать о касающихся только их двоих или троих деталях. Что же до самого Георгия Львовича, характер у него, по всему, был далеко не легкий. Даже если судить по его матери. Женщина она была замечательная, но характер у нее был совершенно несносный...