И вдруг его осенила простая истина: произошло разъединение человека с миром природы, а потому он стал поистине одиноким, противопоставил себя всему сущему, отрешаясь от всеобщей жизни. Он, словно гусеница, спрятался в кокон искусственных созданий, обеспечивших ему особую искусственную жизнь, как будто бы вовсе не связанную с природой. Для него индивидуальное стало важнее, дороже, роднее всеобщего. Поэтому потеря этого личного достояния вызывает страх.
Да, разум человека есть нечто необыкновенное, способное не просто жить как изолированный индивидуум, но сознавать свое единство со всем живущим в настоящем, прошлом и будущем. В мире вечных изменений разум остается словно вне его, осознавая вечность, а значит, обретая бессмертие хотя бы в воображении.
Возможно, примерно так размышлял Заболоцкий, вновь возвращаясь к теме смерти. Его вывод:
О каких суеверьях он упомянул? О том, что смерть есть лишь давний предрассудок? Или мы просто понимаем, что жизнь – постоянное, неистребимое свойство этого мира? Что существование смерти – выдумка, суеверие, предположение древних людей, от которых так трудно избавиться?
Есть только жизнь. Смерть – это несуществование. Она не может существовать уже по одной этой причине.
Трудно точно сказать, что имел в виду Николай Заболоцкий. Ход его мысли помогает понять фрагмент письма, которое он отправил в начале 1932 года К. Э. Циолковскому после прочтения его философских трактатов:
Действительно, для нас естественно резко отделять себя от окружающего мира. Более того, мы противопоставляем себя миру. Хотя каждый из нас лишь частичка единого целого, всеобщей вечной жизни.
Возникает новый вопрос: а существует ли всеобщая вечная жизнь? Почему бы не предположить, что она – тоже наше суеверие? В современной науке преобладает идея о том, что жизнь когда-то, более 4–5 миллиардолетий назад, возникла на Земле, в процессе эволюции усложнялась и в конце концов обрела разум. Если так, то вполне можно усомниться в присутствии во Вселенной вечной жизни.