Загадка воскресшей царевны

Когда Аня, еще не вполне понимая, что за жизнь они ведут и почему изображают из себя семью государя, спрашивала дядю Федю и тетю Надю (их следовало называть мамá и папá), отчего сегодня на гулянье или в поездке были они, а не императорская семья, взрослые уклончиво отвечали, что те, настоящие, болеют или заняты. Но однажды Аня услышала разговор старших девочек, Ларисы и Евдокии, которые смеялись над этими объяснениями, говоря: «Да кому же подыхать охота?»

Аня пристала к ним с вопросом, что это значит, – пристала как банный лист, как репей, но ей ничего не хотели объяснять. Тогда она пригрозила, что расскажет об этих словах «родителям». Девочки переглянулись и обещали набить морду, но Аня только рассмеялась. Случалось, Филатовы-дети дрались, но каждому было намертво внушено: никого в лицо ни в коем случае не бить, не трогать, не портить, иначе вон, восвояси – снова в сиротский приют, да не в Москву, не в Петербург, не туда, откуда тебя забрали, а в какую-нибудь сибирскую богом забытую глушь, из которой никогда не выберешься, а если станешь болтать лишнее, тебя сочтут сумасшедшей и в местный «желтый дом»[70] определят пожизненно.

Словом, вынудила она «сестер» рассказать, что жизнь их, Филатовых, связана с самым серьезным риском, потому что появляются они на публике лишь тогда, когда настоящим грозит опасность, а не показать семью на прогулке, или в поездке, или на театральной премьере, или на богослужении нельзя. Тогда настоящих и заменяли двойники.

С тех пор в душе Ани уживались два чувства: высокомерная гордость, потому что от нее, только от нее, девчонки из Оренбурга, не знающей своих родителей и выросшей в приюте, зависит жизнь императорской дочери, великой княжны Анастасии, – и в то же время возмущение, что из-за этой Анастасии она, Аня Покровская (такую фамилию ей дали в приюте, потому что подкинули ее в приют в день Покрова Святой Богородицы, а Анной назвали в честь попечительницы приютской, богатой вдовы Анны Петровны Хлебновой), вынуждена жить не своей, а чужой жизнью.

Умом-то она понимала, что «своя жизнь» была бы у нее скучной, скудной, убогой – не в пример этой, «чужой»: с уроками иностранных языков, истории, литературы, географии, пения, музыки, танцевания, рисования, рукоделья, хороших манер, правильной речи… Их учили всему, что знали и умели царские дети. Если на выход им шили собственные туалеты, хоть и скопированные с царских, то в обыденной жизни они носили их старую одежду, играли их игрушками, читали их книги с особенно гладкими, словно бы шелковыми страницами, запоминали их прозвища: скажем, Анастасию в семье называли малявочкой, кубышечкой или Швибз, Швибзик – так же называли и Аню. Ей рассказали, что у Анастасии был шпиц, который вечно носился по комнатам, оглашая их лаем: маленький, кругленький, проказливый, очаровательный, ласковый… Звали его Швибз. Анастасия ужасно рыдала, когда песик умер, и радостно откликалась на это прозвище, которое напоминало о нем. Сначала говорили: «Малявочка, кубышечка, ты в точности как Швибз!» – потом прозвище к ней прилипло…

Федор Степанович и Надежда Юрьевна разделяли привычки императора и императрицы: точно так же, как и государь, Федор Степанович носил рядом с обручальным сапфировое кольцо, тщательно ухаживал за усами, картам предпочитал домино и бильярд, а Надежда Юрьевна, совершенно как Александра Федоровна, носила платья от Doucer и огромные шляпы Reboux и охотно играла в карты, особенно в «альму». Дети знали маленькие слабости своих оригиналов: например, было известно, что Анастасия Николаевна, не выучив однажды урока и опасаясь наказания, попыталась подкупить своего учителя английского, Сиднея Гиббса, букетиком цветов, а когда он отказался, отдала цветы учителю русского языка Петру Васильевичу Петрову. Это обсуждалось не со смехом, а очень серьезно, и Аня на другой же день повторила эту сцену со своим учителем английского.

Вообще надо сказать, что их учителя были людьми, старательно проверенными Особым подразделением Отдельного жандармского корпуса, посвященными во многие секреты, в том числе и в государственные тайны, и опасающимися за свою жизнь в случае случайного или намеренного предательства. И все же при них Филатовы старались или причесаться иначе, или подгримироваться (искусством наложения грима они владели в совершенстве, этому специально обучались даже младшие дети), чтобы не подавлять учителей своим почти портретным сходством с императорской семьей.