Загадка воскресшей царевны

Филатовы должны были знать всех придворных, вообще всех, с кем общалась эта семья, от первых сановников до представителей дворянского круга, причем среди них встречались лица настолько интересные и даже забавные, что они потом оживленно обсуждались за семейным столом, а увидев их где бы то ни было в обществе, Филатовы посматривали на них с особым тайным расположением. Для детей долгое время героем был князь Борис Вяземский – путешественник и оригинал, который привез из Индии львенка, и зверю даже разрешалось гулять с детьми князя в огромном парке их имения, но потом львенок стал таким большим, что его пришлось отдать в зоопарк и поместить там в клетку. На клетке, по желанию бывшего хозяина, повесили табличку «Лев Вяземский», и Филатовы водили детей посмотреть на этого льва и эту табличку. Вот смеху-то было!

Конечно, они прекрасно знали историю императорской фамилии, выучивали привычки и особенности поведения всех ее членов, запоминали по фотографиям их лица… Но главное, каждый из Филатовых был не просто внешне похож на того, двойником которого он являлся, но и повадки его копировал в точности, все его сильные и слабые стороны не просто запоминал, но как бы вбирал в себя. Они жили жизнью настоящих – до мелочей! Утром для девочек была холодная ванна, вечером – теплая, и каждая добавляла в нее несколько капель любимых духов. Аня, как и Анастасия, выбирала духи фирмы Coty с запахом фиалок. В ее воображении царевны были похожи на цветы и пахли как цветы (даже в мешочках, где хранились их носовые платки, пахло лавандой и розами… так же велось у Филатовых). Царевен родители заставляли самим носить себе воду для ванны, а девочки Филатовы просто вынуждены были это делать: горничных у них не было. Аня научилась – именно научилась! – писать по-русски с ошибками, как великая княжна Анастасия (та ненавидела грамматику, а арифметику называла свинством), говорить как она – чуть приподнимая брови и словно бы смеясь над каждым своим словом, выучилась и ходить, чуть косолапя – правда, для этого ей сделали небольшую операцию на правой ноге, потому что у Анастасии было врожденное искривление большого пальца этой ноги. Вот только немецкий язык давался ей куда лучше – великая княжна в немецком «плавала», – а английский хуже.

Всем детям предписывалось, как себя вести, если вдруг с ними заговорит кто-нибудь из людей, в тайну не посвященных. Впрочем, этой опасности почти не существовало, потому что при выходах их окружала переодетая охрана из тех, кто знал о том, что сегодня на публике двойники и никого к ним подпускать нельзя. Как-то раз дядя Федя (папá) сказал, что их охраняют даже лучше, чем императорскую семью, потому что той семье общение с публикой было дозволено, а Филатовым – нет. И все же они должны были быть готовы ко всему: и к неожиданному вопросу из толпы, на который нельзя не ответить, и к выстрелу, сделанному из той же толпы, и даже к бомбе, оттуда брошенной.

К страху и Аня, и старшие девочки постепенно привыкли – о взрослых и говорить нечего! – вот только Сережке было иногда трудновато, и он задавал всякие глупые вопросы, на которые, честно сказать, нечего было ответить, кроме надоевшего всем «так надо».

За Сережу все особенно беспокоились. Он был наделен, конечно, удивительным сходством с великим князем Алексеем Николаевичем, и в учебе хорош, и храбр духом, хотя и слаб телом, – но очень уж тосковал по умершим в Казани родителям. Из всех Филатовых-младших он лучше всех знал своих настоящих мать и отца, дольше всех с ними прожил, а потому хуже всех привыкал к новой – чужой – жизни. Аня тоже, как и Сережа, не сразу смогла совершенно проникнуться слиянием с образом человека, двойником которого была… собственно, так и не смогла раствориться в этом образе. Старшие девочки были более пассивны: подрастая, они полностью утратили способность протестовать и тем более осуждать свой образ жизни. Они жили, словно в шорах шли! Ирина, например, удивлялась, зачем ее учат делать такой глубокий реверанс, когда все должны кланяться ей как великой княжне.

Аня была другая, именно поэтому она лучше всех понимала Сережу. Одна она могла его успокоить, когда на него находила ужасная тоска по матери, да еще и болезненность его способствовала тому, что они сдружились необычайно: в ее присутствии Сереже становилось легче, она ухаживала за ним с охотой. Именно поэтому Аню и взяли тогда в Териоки… и она встретила Анатолия, и в душе ее что-то надломилось.

Если бы не ее долг… если бы не эта чужая жизнь… все было бы иначе! И они с Анатолием не расстались бы!