Загадка воскресшей царевны

Подпись лица без места жительства – Башилов.

Подпись уполномоченного комиссара уголовной полиции – Партунг».

У входа висел плакат с надписью «Добро пожаловать!», которым полиция приветствовала тех, кто обычно норовил от нее скрыться, а теперь сам явился искать ее покровительства. Нескончаемые беленые коридоры вели в спальный зал: узкое и неимоверно длинное помещение, в котором по-военному, в два ряда, строго напротив друг дружки выстроились кровати. Каждый бездомный получал тонкое бумазейное одеяло, правда, чистое и продезинфицированное, чтобы прикрыть голый железный каркас и проволочную сетку.

На кроватях сидели и лежали седобородые старики в лохмотьях, утомленные бродяги в тряпье, при каждом из которых был узел или узелок с нажитым добром. Женщины и мужчины помещались в отдельных помещениях.

Прием начинался с четырех часов пополудни и заканчивался в девять вечера. Каждый получал миску горячей похлебки. Иногда тем, кто явно падал с ног от истощения, даже давали добавку.

Каждое утро начиналось с осмотра больных. Больных было много. Чаще всего, как сразу понял Анатолий, жаловались на ноги: ведь бродяги весь свой век бродят по свету! Чуть ли не у половины находились венерические заболевания. В волосах посетителей приюта вольготно чувствовали себя вши, однако надзирателям редко удавалось заставить бродяг сдать одежду в прожарку. Ведь из-за дезинфекции их и без того ветхое тряпье приходило в полную негодность.

Теперь следовало заняться поисками работы, и как можно скорей.

Для начала Анатолий пошел туда, где раньше и он, и многие русские находили временную работу. Это было кафе «Фридрихсхоф» на Фридрихштрассе, служившее нелегальной кинобиржей. Режиссеры, операторы, мелкие кинодебютантки, статисты, готовые исполнить за деньги какую угодно роль, половину своей жизни проводили в кафе «Фридрихсхоф» с надеждой «завербоваться к Любичу»[76] – так это называлось, что означало: получить приглашение в ту или иную кинокартину.

Анатолий устроился за столиком в «Фридрихсхофе» над чашкой кофе, изо всех сил стараясь придать хотя бы некую интересность и значительность лицу, которое уже утратило прежнюю красоту и свежесть.

Человек пятьдесят, сидевших поблизости, пытались проделать то же самое. Но время шло, Любич не появлялся, его ассистенты тоже не вбегали с криком, что срочно требуются японские гейши, римские легионеры, русские революционеры, турецкие наложницы, рейтары времен Столетней войны u. a.m.[77] – и все явственней видно было, что здесь собрались не любимцы удачи, а люди сломленные, промерзшие, изголодавшиеся по хлебу и ролям в новых великих фильмах, они мешали официантам, потому что ничего не заказывали, а только сидели или торчали у них на пути.

Проведя во «Фридрихсхофе» два дня, Анатолий махнул рукой на карьеру кинозвезды и отправился искать счастья простого человека.

«Крайне нуждающаяся группа офицеров б. Российской армии просит предоставить ей работу по набивке папирос. Работа проводится быстро, дешево, аккуратно и добросовестно. Krappstr. S. Bel. Fr. Reder, Sokoloff. Расстояние не стесняет».

Это объявление Анатолий увидел на стене и долго стоял перед ним, читая его снова и снова. Буква «б.», стыдливо подразумевающая слово «бывший», своей безысходностью заставила его горло сжаться в спазме.

Интересно, эта группа офицеров прошла его путем бесплодных поисков работы, прежде чем бросить в море человеческого равнодушия эту записку с призывом о помощи? И где они успели побывать, где уже получили отказ? Утратили надежду или еще ждут благосклонности судьбы? Сам Анатолий часами бродил по центру Берлина, заглядывая во все магазины «старого Запада»[78] – те, что были расположены вблизи Александерплатц, в лавки, на склады, в прачечные, даже обращаясь к торговцам с тележками.

Он начал на Бюловштрассе с лавки скобяных изделий, где вдобавок имелась и своя точильная мастерская. В эту лавку он когда-то отдавал точить ножницы по просьбе своей прежней квартирной хозяйки. Анатолий явился в своем уже окончательно потерявшем приличный вид пальто; мятую шляпу снял в дверях и почтительно замер в трех шагах от прилавка.

Блондинка-продавщица недоверчиво глянула на него из-за плеча солидного покупателя, пристально изучавшего пилку для ногтей. Она уже выдвинула ящичек кассы, очевидно намереваясь подать мелочи этому явно нищему посетителю, но тут из двери за прилавком вышел мужчина – вероятно, хозяин, в светло-серой жилетке и пенсне на черном шелковом шнурке. Седые волосы его были подстрижены ежиком, а черные усики напомажены так, что аромат разносился по всей мастерской, забивая даже запах машинного масла.