Загадка Заболоцкого

Заболоцкий начинает битву между ОБЭРИУ и символистами также и в более тонкой манере. Он вызывает Блока на своего рода поэтическое состязание по выпивке, противопоставив «Красную Баварию» «Незнакомке», известному стихотворению Блока о ресторанном виде́нии. Это дуэль между двумя эстетическими теориями – дуэль двух «поэтик» в самом полном смысле этого слова.

Следует напомнить, что ОБЭРИУ выдвигает «универсальный» метод «конкретного материалистического ощущения вещи». Обэриуты призывают публику поближе познакомиться с предметом, «подойти поближе и потрогать», увидеть его очищенным не только от обиходной шелухи, но и от шелухи литературной [ОБЭРИУ 1928]. ОБЭРИУ стремится освободить как предмет, так и человеческое восприятие предмета от ограничений, происходящих от чрезмерного им пользования, чрезмерного знакомства с ним и его автоматизированного восприятия. И, как наиболее четко сформулировано в работе Хармса «Предметы и фигуры, открытые Даниилом Ивановичем Хармсом», обэриуты признают за предметом собственную экзистенциальную идентичность, значение, независимое от воздействия человеческой точки зрения.

Это «материалистическое ощущение вещи», которое, возможно, было выгодно ОБЭРИУ своей кажущейся связью с принципом «научного материализма», также служило косвенным ответом на символистский культ неосязаемых измерений жизни. Рассмотрим, например, утверждение Андрея Белого о том, что искусство ведет к «познанию Платоновых идей» и «должно выражать идеи» [Белый 1969: 31]. Или возьмем блоковское определение роли художника:

…быть художником – значит выдерживать ветер из миров искусства, совершенно не похожих на этот мир, только страшно влияющих на него; в тех мирах нет причин и следствий, времени и пространства, плотского и бесплотного…[199]

Обэриуты же рассматривают искусство как часть конкретной реальности, – вплоть до того, что Хармс пишет о возможности стихотворением разбить окно. И веянию ветра у Блока, и символистскому отрицанию наличного, конкретного, плотского мира противопоставляется отрывистый и напористый тон Декларации ОБЭРИУ, защищающий наличный мир предметов.

Как и следовало ожидать, обэриуты отвергли символистскую концепцию художника. В символизме поэт или художник – посредник для откровения духовных областей, а его «эго», восприятия и ощущения обеспечивают связь с иным миром и служат фильтром, через который художник являет иной мир в искусстве. «Искусство начинается в тот миг, когда художник пытается уяснить самому себе свои темные, тайные чувствования, – пишет Брюсов. – Где нет этого уяснения, нет художественного творчества. Где нет этой тайности в чувстве, нет искусства» [Брюсов 1969: 28]. Если символистское искусство опирается на «тайность чувства» художника, искусство ОБЭРИУ служит откровению самоопределения предмета, его «пятого, сущего значения», существующего без вмешательства человека. И если искусство символизма создается, по Брюсову, в «мгновения экстаза, сверхчувственной интуиции», то обэриуты призывают зрителя сосредоточиться на всегда присутствующем, осязаемом мире и использовать для отношений с ним возможности пяти чувств, а не сверхчувственного восприятия [Брюсов 1969: 28].

Подводя итог этим характеристикам в эссе «О сущности символизма», Заболоцкий утверждает, что символист «видит жизнь всегда через призму искусства», для него «движутся уже не вещи, а символы их». Поскольку поэзия символиста – это «претворение субъективно-познаваемого в символ истины», искусство символизма, по его мнению, «не может не быть несколько аристократичным» и «замкнутым в области творения своего мира» [Грищинский, Филиппов 1978: 186].

Как люди, причастные русской культуре, как литературной, так и иной, и Блок, и Заболоцкий понимают потенциал такого поэтического приема, как опьянение. Для разочарованного поэта-символиста алкоголь создает смягчающую дымку, скрывающую пошлые реалии этого мира и предполагающую иной, возвышенный мир, «очарованную даль». Алкогольное опьянение поэта-обэриута переводит мир и его бесчисленные предметы в новый логический контекст, опрокидывает стандартные «рабочие значения» и способствует откровению через столкновение словесных смыслов. Таким образом, перед нами два стихотворения, каждое из которых предлагает читателю свой вид пьяного искажения повседневной реальности, не переставая в то же время иллюстрировать соответствующие литературные теории[200].

Красная Бавария