Загадка Заболоцкого

В нормальных условиях прилагательное «бутылочный» никак не сочеталось бы с существительным «рай» в том смысле, что не передавало бы никакого значения в качестве признака. Здесь это сочетание работает потому, что место действия разворачивается в баре, но это становится ясно только после того, как читатель встретился с изначальным «столкновением словесных смыслов». Кроме того, само слово «рай» противоречит реальности «Красной Баварии», которая вскоре станет более похожа на хаос или босховский ад, чем на рай. Словесный конфликт еще более подчеркивается возможными политическими коннотациями в названии стихотворения. Даже для тех, кто ничего не знал о баварском перевороте 1919 года, слово «красный» в революционную эпоху означало коммунистическое восстание. И все же живописуемая реальность далека от «красного» рая рабочих, воображаемого Марксом, Лениным или любым другим коммунистом-революционером. Возможно, на рай в виде оазиса в пустыне здесь намекает присутствие пальм (скорее всего, в горшках, что типично для ресторанного интерьера), но пальмы «высохли давно», и в конечном итоге «Красная Бавария» – рай только для тех, кто считает разгульное пьянство признаком небесной радости.

Суть строфы и центральная метафора всего стихотворения – образ окна, плавающего в бокале. Рассказчик сидит в «Красной Баварии», и, подобно лирическому герою блоковской «Незнакомки», сидевшему несколькими годами ранее в захудалом баре на городских задворках, он настолько пьян, что полностью погружается в мир, который видит в своем бокале. Но если эгоцентричный блоковский лирический герой-символист видит только свое отражение – «И каждый вечер друг единственный / В моем стакане отражен», – то рассказчик Заболоцкого, сочувствующий ОБЭРИУ, в своем пиве видит окно, что указывает на то, что он признает существование мира вне себя самого, даже если не может полностью на нем сфокусироваться. В пьяном оцепенении лирический герой Заболоцкого наблюдает, как окно «играет» под «электричеством», плавает в бокале, блестит на каких-то «лопастях», а затем тонет. В этом описании он опускает небольшие, но существенные отрывки информации, заставляя читателя тщательно вникнуть в слова и изучить различные качества соответствующих предметов. Только после изучения этих столкновений словесных смыслов читатель понимает, что окно, плавающее в бокале, скорее всего, является отражением, что лопасти, на которых играет отражение, скорее всего, – лопасти вентилятора, и что «электричество», вероятно, означает электрический свет. В каждом случае автор удалил «шелуху» слова, вышел за рамки стандартного изображения предмета или ситуации и изучил некоторое количество атрибутов и способов использования предмета, прежде чем позволить читателю собрать все элементы воедино в более или менее понятный образ.

Когда рассказчик в конце строфы снова опускает мутный взгляд в бокал и пытается описать, как испарения пива висят над отражением, он внезапно понимает, что пошел уже по второму кругу, застряв на описании отражения, или, возможно, что он недалек от падения носом в бокал. С оттенком пушкинского умолчания он неожиданно и немного иронично заявляет: «Но это описать нельзя», и обрывает первую строфу.

Перейдя ко второй строфе, он, кажется, поднял голову от опасной близости к пиву и глубоко вздохнул. Он продолжает: «И в том бутылочном раю…» Теперь его ви́дение выходит за рамки отражения в бокале – он изображает сцену в баре, частью которой становится, теряя свою отдельную идентичность рассказчика. Но даже в его отсутствие столкновение словесных смыслов продолжается. Официантки или, возможно, женщины другой, менее уважаемой профессии превращаются в «сирен», хотя они мало похожи на античных соблазнительниц: глаза им отданы «на поруки», а руки «эмалированы». Точка в середине строки, нарушающая ритм, и последующий перенос еще больше подчеркивают любопытную концепцию глаз, отданных «на поруки»:

И в том бутылочном раю
сирены дрогли на краю
кривой эстрады. На поруки
им были отданы глаза.
Они простерли к небесам
эмалированные руки
и ели бутерброд от скуки.

Очевидные несоответствия в выражениях «на поруки… глаза» и «эмалированные руки» заставляют читателя еще раз отойти от привычных смыслов и вглядеться в конкретные детали предметов. Скорее всего, из-за яркого тяжелого макияжа глаза сирен кажутся отдельными от своих лиц сущностями, выпущенными из некоего странного заведения «на поруки» на вечер. В стихотворении Блока тоже есть образ ни к чему не прикрепленных глаз – «И очи синие бездонные / Цветут на дальнем берегу», – который еще больше подчеркивает различие поэтов. Глаза, изображенные Заболоцким, настолько конкретны и самостоятельны, что выпускать их можно только «на поруки». У Блока очи более абстрактны. Они «бездонны», они «цветут» и находятся где-то вдалеке[201].