Загадка Заболоцкого

В глуши бутылочного рая,
где пальмы высохли давно, —
под электричеством играя,
в бокале плавало окно;
оно на лопастях блестело,
потом садилось, тяжелело;
над ним пивной дымок вился…
Но это описать нельзя.
И в том бутылочном раю
сирены дрогли на краю
кривой эстрады. На поруки
им были отданы глаза.
Они простерли к небесам
эмалированные руки
и ели бутерброд от скуки.

Вертятся двери на цепочках,

спадает с лестницы народ,
трещит картонною сорочкой,
с бутылкой водит хоровод;
сирена бледная за стойкой
гостей попотчует настойкой,
скосит глаза, уйдет, придет,
потом, с гитарой наотлет,
она поет, поет о милом:
как милого она кормила,
как ласков к телу и жесток —
впивался шелковый шнурок,
как по стаканам висла виски,
как, из разбитого виска
измученную грудь обрызгав,
он вдруг упал. Была тоска,
и все, о чем она не пела, —
в бокале отливалось мелом.
Мужчины тоже все кричали,
они качались по столам,
по потолкам они качали
бедлам с цветами пополам;
один – язык себе откусит,
другой кричит: я Иисусик,
молитесь мне – я на кресте,
под мышкой гвозди и везде…
К нему сирена подходила,
и вот, колено оседлав,
бокалов бешеный конклав
зажегся как паникадило.

Глаза упали точно гири,

бокал разбили – вышла ночь,
и жирные автомобили,
схватив под мышки Пикадилли,
легко откатывали прочь.
Росли томаты из прохлады,
и вот опущенные вниз —
краснобаварские закаты
в пивные днища улеглись,
а за окном – в глуши времен
блистал на мачте лампион.
Там Невский в блеске и тоске,
в ночи переменивший кожу,
гудками сонными воспет,
над баром вывеску тревожил;
и под свистками Германдады,
через туман, толпу, бензин,
над башней рвался шар крылатый
и имя «Зингер» возносил.

[Заболоцкий 1929]

В первой строфе «Красной Баварии», как во многих других стихотворениях, описывается место действия и дается некоторое представление о поэтическом методе. Обычно слово «глушь» не ассоциируется с городом, особенно с центром крупного города, так что уже здесь читателю приходится иметь дело со столкновением словесных смыслов и зрением юродивого. Поэт опрокидывает ожидания читателей относительно смысла этого слова и, соединяя его с дополняющим оборотом «бутылочного рая», выявляет в слове «глушь» центральный смысл крайнего психологического и культурного запустения, в то же время углубляя понимание читателем слова «рай» и соединяя оба слова, чтобы передать суть пережитого в «Красной Баварии».