О том, какое значение придавал М.С. Горбачев этому докладу, свидетельствует обсуждение "в узком кругу" этой проблемы, стенограмма которого у меня имеется. Затем группа моих бывших сотрудников по "Коммунисту" (О. Лацис, И. Дедков, С. Колесников и др.) во главе со мною уединились в Волынском (рядом со сталинской "ближней" дачей), где расположены закрытые дачи, специально предназначенные для такого рода работы, и где часто бывал М.С. Горбачев. Работа при его постоянном участии продолжалась все лето (даже в отпуске, в Крыму он все время правил текст и надиктовывал новые материалы, которые присылал мне в Волынское, часто разговаривал со мною по телефону). Многое в этом докладе было сформулировано по-новому, включая новое понимание нашей истории. Я постарался, чтобы в докладе был хотя бы упомянут в положительном смысле Н.И. Бухарин (для этого послал в Крым М.С. Горбачеву книгу Ст. Коэна о Бухарине, выделив в ней все важные места), собственный рукой написал об этом, а также о Н.С. Хрущеве, вокруг которого еще продолжался организованный Л.И. Брежневым "заговор молчания", о XX съезде КПСС и времени "оттепели". Да, появилось много нового на таком официальном уровне, и это всех нас необычайно воодушевляло.
Конечно, параллельно, поскольку начиналась гласность, шли аналогичные публикации в нашей печати, но у меня есть все основания говорить, что многие из наших историков стали "смелыми" в результате сознательной "утечки информации" о том, что готовилось М.С. Горбачевым в его докладе. По заведенному тогда порядку проект уже подготовленного доклада должен был пройти утверждение на Пленуме ЦК КПСС. Перед этим в том "узком кругу", в котором и дальше М.С. Горбачев продолжал делать окончательную доработку всех важнейших документов (докладов и речей, решений Пленумов ЦК, XIX партийной конференции, материалов XXVIII съезда партии и пр.), был окончательно доработан текст доклада о 70-летии Октября, для чего мы неделю провели в брежневской резиденции Завидово, где потом, как я знаю, М.С. Горбачев никогда больше не бывал (ее "освоил" потом Б.Н. Ельцин). "Мы" — это, разумеется, сам М.С. Горбачев, А.Н. Яковлев, В.А. Медведев, В.И. Болдин, А.С. Черняев (сегодняшний мой злобный "очернитель") и я, а позднее — Г.Х. Шахназаров, короткое время — Н.Я. Петраков и иногда — Н.Б. Биккенин.
На Политбюро и затем на октябрьском Пленуме ЦК М.С. Горбачев не читал текст доклада полностью, он и не рассылал его, а сделал лишь сообщение о нем.
Все мы очень волновались, справедливо опасаясь, как он будет принят консервативной частью ЦК. И вдруг — выступление Б.Н. Ельцина, которое было посвящено совсем другим сюжетам, в основном касавшимся его лично, хотя это и прикрывалось разговорами о реформах и пр. Конечно, я это воспринял вначале как "досадное недоразумение". Потом же понял, что это — продуманная тактика завоевания власти, что Б.Н. Ельцин и доказал впоследствии. А тогда он хвалил доклад М.С. Горбачева, говорил, что это — "учебник, по которому надо учиться" и пр. Но от этой темы я сейчас воздержусь. У меня есть что сказать, но для этого требуется более развернутая форма изложения, чем наша с Вами беседа.
Вспоминаю о последующей моей работе с М.С. Горбачевым над важнейшими партийными документами, включая его доклады и речи, а также и над статьей в "Правде" (ноябрь 1989 г.). Во всех этих случаях мне поручались документы или разделы в них, которые касались теории, научных проблем, вопросов культуры и образования. Причем мои тексты или советы либо принимались, либо нет: у нас была демократическая атмосфера, но окончательное решение всегда принимал М.С. Горбачев, он допускал много дискуссий, сам горячо участвовал в них, но последнее слово было за ним.
Так мы и работали все эти годы перестройки (я не могу раскрыть все это подробно), включая то время, когда я был назначен главным редактором "Правды", избран секретарем ЦК, а потом — членом Политбюро. Я стал также председателем Комиссии ЦК КПСС по проблемам науки, образования и культуры. В июле 1990 года, когда закончился XXVIII съезд КПСС и меня избрали членом Политбюро, М.С. Горбачев предложил мне быть секретарем ЦК по вопросам идеологии, науки, образования. Но я отказался, потому что эта работа в аппарате ЦК, а я хотел продолжить трудиться в "Правде" и в то же время — в академических структурах.