Изменение общественно-экономической природы страны, которая из городской стала сельской, из объединенной римскими дорогами – разделенной неосвоенными пространствами лесов и пустошей, из образованной на уровне хотя бы городского населения – малокультурной и безграмотной, не могло не сказаться на организации государственного управления. Вплоть до последних десятилетий VI в. включительно у королей были для этого кадры из высокообразованной галло-римской элиты, по инерции дававшие классическое образование своим потомкам, а также церковных епископов, возглавивших городское самоуправление и включенных, благодаря этому, в политическую и административную ткань государства. В начале VII в. длительная трансляция во времени позднеантичных структур окончательно исчерпала себя. Инерционное движение закончилось, наследие Рима растрачено, и стране франков нужно было изыскать собственные силы и механизмы для дальнейшего, если уж не развития, то хотя бы поддержки функционального существования. В этом контексте правление объединивших всю страну под своим владычеством королей франков Хлотаря II (613–629) и его сына Дагоберта I (629–639) должно было стать переломным и утвердить новые основания дальнейшей жизни франкского государства. Однако много ли зависело от монархов, для которых политика всегда оставалась искусством возможного, когда сложившиеся условия позволяли двигаться лишь в одном направлении – по пути дальнейшей регионализации страны и перераспределения властных полномочий в пользу местных элит.
Именно с этого времени, начала VII в., происходит окончательное обособление четырех частей Франкского королевства: Австразии, Нейстрии, Бургундии и Аквитании. В расположенной на востоке Австразии будет преобладать германоязычное население и свободная община, а значит, дольше всего будут сохраняться традиции участия народа, вольных общинников, в делах управления страной и, главное, в народном ополчении, составившем главную силу, на которую будут опираться местные региональные правители. В находившейся на западе Нейстрии, где в качестве разговорной речи утверждалась испорченная, варваризованная латынь, франки лучше всего ассимилировались с местным галло-римским населением, а народное ополчение было заменено военными дружинами крупных магнатов-землевладельцев. Бургундия заняла преимущественно земли бывшего Бургундского королевства, где развивались особые диалекты романского языка, а процесс, который принято называть феодализацией, в гораздо большей степени абсорбировал элементы античного наследия и права, сохранившейся городской жизни, нежели в Австразии и даже в Нейстрии. Дольше сохранялось здесь свободное среднее и мелкое землевладение. Впрочем, здесь так же, как и в западных владениях франков, народное ополчение было раньше заменено частными военными отрядами, чем это произошло в Австразии. Заметный отпечаток на своеобразие региона накладывало также не только гораздо более мощное по сравнению с Австразией и Нейстрией влияние античных традиций, но и тот факт, что он не так давно (в пределах памяти нескольких поколений) был самостоятельным государством с собственным господствовавшим варварским народом – бургундами. Изжить следы сепаратизма местных элит было вследствие этого практически невозможно. Наконец, четвертым регионом, по сути такой же самостоятельной страной, как и три предыдущие, была Аквитания. Она длительное время разделялась между королями Нейстрии, Австразии и Бургундии, однако в 670 г. культура и хозяйственная жизнь, подталкивавшие регион к единству и обособлению от соседних стран, возобладали над политикой. Местные элиты восстали против владычества иностранцев и образовали самостоятельное королевство. Местное аквитанское население разговаривало на диалектах, составивших в будущем основу провансальского языка, оставившего мощную литературную традицию и изжитого лишь в новое время благодаря имперской языковой политике Франции, повсеместно насадившей единый образ французского литературного языка.