Загадки истории. Отечественная война 1812 года

Вот как описывает первую реакцию немногих оставшихся жителей Москвы на вступление в город французских солдат русский офицер Ф. Глинка, который одним из последних выезжал из города: «…Вдруг как будто бы из глубокого гробового безмолвия выгрянул, раздался крик: “Французы! Французы!” К счастью, лошади наши были оседланы. Кипя досадою, я сам разбивал зеркала и рвал книги в щегольских переплетах. Французам не пеняю. Ни при входе, ни при выходе, как после увидим, они ничего у меня не взяли, а отняли у себя прежнее нравственное владычество в Москве. Взлетя на коней, мы понеслись в отворенные сараи за сеном и овсом. В один день, в один час в блестящих, пышных наших столицах, с горделивой чреды прихотливой роскоши ниспадают до последней ступени первых нужд, то есть до азбуки общественного быта. Мелькали еще в некоторых домах и модные зеркала, и модные мебели, но на них никто не взглядывал. Кто шел пешком, тот хватался за кусок хлеба; кто скакал верхом, тот нахватывал в торока сена и овса. В шумной, в многолюдной, в роскошной, в преиспещренной Москве завелось кочевье природных сынов степей. В это смутное и суматошное время попался мне с дарами священник церкви Смоленской Божией Матери. Я закричал: “Ступайте! Зарывайте скорее все, что можно!” Утвари зарыли и спасли. С конным нашим запасом, то есть с сеном и овсом, поскакали мы к Благовещению на бережки. С высоты их увидели Наполеоновы полки, шедшие тремя колоннами. Первая перешла Москву-реку у Воробьевых гор. Вторая, перейдя ту же реку на Филях, тянулась на Тверскую заставу. Третья, или средняя, вступала в Москву через Дорогомиловский мост. Обозрев ход неприятеля и предполагая, что нам способнее будет пробираться переулками, я уговорил братьев моих ехать на Пречистенку, где неожиданно встретили Петровский полк, находившийся в арьергарде и в котором служил брат мой Григорий, раненный под Бородиным. Примкнув к полку, мы беспрепятственно продолжали отступление за Москву. По пятам за нами шел неприятель, но без натиска и напора. У домов опустелых стояли еще дворники. Я кричал: “Ступайте! Уходите! Неприятель идет”. “Не можем уходить, – отвечали они, – нам приказано беречь дома”. У Каменного моста, со ската кремлевского возвышения, опрометью бежали с оружием, захваченным в арсенале, и взрослые и малолетние. Дух русский не думал, а действовал… Между тем угрюмо сгущался сумрак вечерний над осиротевшею Москвою; а за нею от хода войск, от столпившихся сонмов народа и от теснившихся повозок, пыль вилась столбами и застилала угасавшие лучи заходящего солнца над Москвою. Внезапно раздался громовой грохот и вспыхнуло пламя. То был взрыв под Симоновым барки с комиссариатскими вещами, а пламя неслось от загоревшегося винного двора за Москвою-рекою…»

Вступившие французские войска убедились в том, что улицы города действительно были пустынны. Перед Наполеоном ехали два эскадрона конной гвардии, а его свита была очень многочисленной. При этом бросалась в глаза разница между пестротой и богатством мундиров окружавших императора людей и простотой убранства мундира его самого. По пути, на Арбате, Наполеон увидел только содержателя аптеки с семьей и раненого французского генерала, находившегося у них на постое. Когда он достиг Боровицких ворот Кремля, то, глядя на стены, сказал с насмешкой: «Voila defieres murailles!» (Какие страшные стены! – фр.)

Упоминаемый Арман де Коленкур писал следующее: «В Кремле, точно так же, как и в большинстве частных особняков, всё находилось на месте: даже часы шли, словно владельцы оставались дома. Город без жителей был объят мрачным молчанием. В течение всего нашего длительного переезда мы не встретили ни одного местного жителя; армия занимала позиции в окрестностях; некоторые корпуса были размещены в казармах. В три часа император сел на лошадь, объехал Кремль, был в Воспитательном доме, посетил два важнейших моста и возвратился в Кремль, где он устроился в парадных покоях императора Александра».

Все свидетельствовало о том, что русское командование и сам народ довольно пренебрежительно относились к противнику. Понимая, что Кутузов решил уступить древнюю свою столицу, но не преклониться перед Наполеоном, последний, как говорили современники, приказал, при доставлении в Кремль съестных припасов вместо лошадей употреблять для этого местное население обоего пола, не разбирая ни состояния, ни лет.

Когда российское общество узнало о том, что французы находятся в Москве, оно было очень разочаровано. Так, командующий 13-м егерским полком В. Вяземский писал об этих событиях: «Французы в Москве! Вот до чего дошла Россия! Вот плоды отступления, плоды невежества, водворения иностранцев, плоды просвещения, плоды, Аракчеевым, Клейнмихелем насажденные, распутством двора выращенные. Боже! За что же? Наказание столь любящей тебя нации! В армии глухой ропот: на правление все негодуют за ретирады от Вилны до Смоленска».

К периоду пребывания Наполеона в Москве относятся и трагические события, связанные с пожаром в городе 2–6 (14–18) сентября.