Итак, утром 3 (15) сентября Наполеон при звуках Марсельезы вступил со своей гвардией в Кремль. С возвышенной площадки он с тревогой наблюдал, как огненный смерч охватил весь Китай-город. В ночь на 4 (16) сентября поднялся сильнейший ветер, продолжавшийся, не ослабевая, больше суток. В несколько часов этот огненный океан истребил приречные кварталы, всю Солянку, а с другой стороны ту же картину представляли Моховая, Пречистенка и Арбат. Как результат, пламя пожара охватило центр близ Кремля, Замоскворечье. Почти одновременно огонь охватил город со всех сторон.
Известный русский революционер А. Герцен, которому не было еще и года, когда он стал свидетелем московского пожара, записал рассказ своей няни Веры Артамоновны о том, что тогда творилось в городе. После того как их дом загорелся, семья решила перебраться к П. Голохвастову: «Пошли мы, и господа, и люди все вместе, тут не было разбора; выходим на Тверской бульвар, а уж и деревья начинают гореть. Добрались мы, наконец, до голохвастовского дома, а он так и пышет, огонь из всех окон». Кроме огня, были и дополнительные опасности – пьяные французские солдаты, желавшие поживиться деньгами и пытавшиеся отобрать последний тулуп и лошадь. В таких обстоятельствах они вынуждены были искать новое убежище: «Измученные, не евши, взошли мы в какой-то уцелевший дом и бросились отдохнуть. Не прошло часу, наши люди с улицы кричат: “Выходите, выходите, огонь, огонь!”».
Коленкур вспоминал, что начавшийся пожар нельзя было остановить, «так как под рукой не было никаких противопожарных средств, и мы не знали, где достать пожарные насосы». Некоторое время даже сами французские солдаты и офицеры не понимали, что пламя охватило почти весь город. Ложье писал: «Сначала мы все думали, что горит какой-нибудь магазин; русские приучили нас к таким пожарам. Мы уверены, что огонь скоро будет потушен солдатами и жителями. Мы приписываем казакам все эти ненужные разрушения».
Живописец А. Егоров так передавал рассказ своего отца, наблюдавшего за пожаром из отдаленной от Москвы деревни: «В конце села на возвышенном месте, у самой околицы, стоял старый сарай, к которому все жители Родинок собирались смотреть пожар. Картина была полна страшного эффекта, особенно ночью, и навсегда запечатлелась в памяти отца моего. Огромное пространство небосклона было облито ярко-пурпуровым цветом, составлявшим как бы фон этой картины. По нем крутились и извивались змеевидные струи светло-белого цвета. Горящие головни различной величины и причудливой формы и раскаленные предметы странного и фантастического вида подымались массами вверх и, падая обратно, рассыпались огненными брызгами. Казалось, целое поле необъятной величины усеялось внезапно рядом непрерывных вулканов, извергавших потоки пламени и различные горючие вещества. Самый искусный пиротехник не мог бы придумать более прихотливого фейерверка, как Москва – это сердце России, – объятая пламенем».
Рано утром 4 (16) сентября Наполеон покинул Кремль, переехав в Петровский дворец. При этом, вынужденный спасаться из Кремля, он покинул его пешком и, направляясь к Арбату, проехал до Москвы-реки, откуда двигался уже относительно безопасным маршрутом вдоль ее берега.
Опасность, которая угрожала Наполеону на этом пути, описал граф Сегюр: «Мы были окружены целым морем пламени; оно угрожало всем воротам, ведущим из Кремля. Первые попытки выйти из него были неудачны. Наконец найден был под горой выход к Москве-реке. Наполеон вышел через него из Кремля со своей свитой и старой гвардией. Подойдя ближе к пожару, мы не решались войти в эти волны огненного моря. Те, которые успели несколько познакомиться с городом, не узнавали улиц, исчезавших в дыму и развалинах. Однако же надо было решиться на что-нибудь, так как с каждым мгновением пожар усиливался все более и более вокруг нас. Сильный жар жег наши глаза, но мы не могли закрыть их и должны были пристально смотреть вперед. Удушливый воздух, горячий пепел и вырывавшееся отовсюду пламя спирали наше дыхание, короткое, сухое, стесненное и подавляемое дымом. Мы обжигали руки, стараясь защитить лицо от страшного жара, и сбрасывали с себя искры, осыпавшие и прожигавшие платье».
Переправившись через Москву-реку по плавучему мосту, к вечеру император был в Петровском дворце. Император, заняв практически пустой город, явно не ожидал еще и таких событий: «Над дворцом, который занял Наполеон, – писал военный медик Ф. Мерсье, – возвышалась терраса, откуда прекрасно был виден весь город, и оттуда в минуты досуга он и наблюдал за распространением пожара. С глубочайшей горечью должен был он созерцать разрушение этого города, на обладании которым он основывал все свои надежды. Говорят, при этом он однажды воскликнул: “Москвы более не существует, и я лишился награды, которая была обещана моей армии”».