Загадки Красного сфинкса

Потом я завалился спать в своей каморке без окон, через коридорчик сообщавшейся с покоями Монсеньера – большим залом с камином и смежной спальней. Монсеньер занимал всю северную башню: вверху его высокопреосвященство и камердинер, то есть я, ниже Жюссак, отвечавший за безопасность, и мэтр Шико, на первом этаже – солдаты Жюссака и слуги. У часового был приказ никого не впускать в отсутствие Монсеньера, так что спать мне никто не мешал.

Разбудил меня колокольчик.

Монсеньер пришел вместе с Жюссаком и они смотрели на меня очень нехорошо, как мне показалось.

– Нашел бальзам? – осведомился его преосвященство.

– Нет, не наше… Ой, вот же он валяется! – обрадовался я, заметив у окна под скамьей золотой блик у задней ножки. Как это я ее раньше не заметил? Я уже направился к окну, но был остановлен тихим «Стоять!». Тон у Монсеньера был такой, что мне стало страшно.

Да сколько же шума из-за какой-то баночки!

Проследив за направлением моего взгляда, под скамью полез Жюссак и через миг стоял с помадой в руке, вопросительно глядя на Монсеньера.

Да что же такое! По лицу того словно пробежала какая-то рябь, как по воде от бега водомерок.

– Положите банку на стол, Жюссак, и принесите то, что нужно.

– Слушаюсь, монсеньер.

Жюссак как будто хотел что-то добавить, но лишь скользнул по мне взглядом, не снижая скорости по пути на лестницу.

Я стоял посреди комнаты, не зная, что произошло и происходит, мне было не по себе. Монсеньер уселся в кресло у окна, так что солнечный свет бил ему в спину.

Жюссак скоро вернулся, пока я не успел окоченеть от неловкости.

Мне не понравилось, что он закрыл дверь на ключ, с поклоном вручив его Монсеньору. Затем вынул из-под плаща маленького, толстого щенка с белым пятнышком на носу. Оказавшись на полу, щенок заскреб коготками по каменным плитам и завертел хвостиком, с визгом атакуя сапоги Жюссака. Тот, не снимая черных кожаных перчаток, взял баночку с помадой, открутил крышку и поставил бальзам возле щенка. Тот немедленно засунул внутрь нос и начал усиленно чавкать, вылизывая помаду крошечным розовым язычком. От его движения баночка заелозила по полу, пока Жюссак не подпер ее сапогом. Обрадованный щенок удвоил свои усилия, но вдруг странно вздернул голову – раз, другой – и завалился набок, открыв голое тугое пузо. Еще два раза дернулся, тихо-тихо всхлипывая, потом из пасти его пошла пена, залив пол и черную кожу ботфорта, и щенок затих.

– Финита, – тихо произнес кардинал.

Я понял.

Помада отравлена.

И вместо этого несчастного щенка корчиться в муках мог бы мсье Арман. Я пытался отогнать от себя видение – его лицо в засохшей пене, тонкие черты искажены смертной мукой… В груди стало тесно, впервые я ощутил, что смерть для моего хозяина – не случайный удар молнии, а безжалостная ищейка, всегда идущая на шаг позади. И сегодня она едва не догнала его.

И он что – думает, что это я? Я мог его отравить? Точно помню, что меня в этом предположении раньше и сильнее ударила мысль, как тяжело и страшно ему жить в мире, где преданность может оказаться предательством, честность – коварством, а любовь – смертью, нежели мысль о своей собственной судьбе.

Да какая там судьба? Жюссак стукнет меня по темечку, сбросит в реку – и нет никакого Люсьена Лорана, и не было. О том, что подобный исход был бы для меня наиболее удачным в случае моей виновности, мне пришло в голову куда позже.

Тогда я лишь молча рыдал, не зная, чем могу оправдаться, если меня уже обвинили.

– Молодой человек, чем гордо молчать, скажите что-нибудь. Это, – тут Монсеньер указал на несчастного щенка, – ваших рук дело?

– Нет.

– Коротко и ясно, – устало произнес Монсеньер. Жюссак глянул на него с недоумением, как мне показалось, и стал обтирать запачканный сапог о тельце щенка. По лицу мсье Армана пробежало выражение боли.

– Уберите это, – коротко распорядился он, Жюссак достал черный кожаный мешок и спрятал трупик. – Отдадите мэтру Шико.

В этот момент в дверь застучали.

– Это Рошфор, – раздался голос графа. Никогда еще я ему так не радовался. Когда приезжал Рошфор, он всегда умел развеселить всех, и особенно – Монсеньера. Ко мне граф относился снисходительно и все сыпал своими двусмысленными шуточками, на которые кардинал закатывал глаза, а я не понимал и половины. Возражать ему даже мысленно было пустым делом – граф повидал такие огонь, воду и медные трубы, что любого бы отбрил – что языком, что шпагой, что кулаком. Как мотылька прихлопнуть – растер бы между пальцами и полюбовался перламутровой пылью.

Так что его присутствие вселяло надежду – в конце концов, самого страшного не случилось.

Жюссак тяжелыми шагами пересек комнату и открыл дверь.

Рошфор поцеловал кардинальский перстень и вытянулся за правым плечом Монсеньера.

Тут в дверь затарабанили снова.

– Ну что там еще? – недовольно протянул Монсеньер.

– Срочная депеша! – произнес высокий женский голос и раздался звон шпор. Миледи…