Читаем Загадки русского заполярья полностью

 Переплюнул он советского академика из Германии, самого М. Фасмера, бывшую гордость нацистской науки. Тот не был уверен в таком происхождении этого термина и поэтому сообщил куда больше: 'тундра, напр. с. — в. — р., сиб. (Даль, Подв., Кулик.) 'торфяник' (там же), 'высокая безлесная гора', печенгск. (Итконен), тундара 'покос', олонецк. (Кулик), народн. также трунда, вятск. (Васн.), тоб. (ЖСт., 1899, вып. 4, стр. 513). Заимств. из фин. tunturi 'высокая безлесная гора' или саам. к. tundar , tuoddar 'гора', саам. норв. duoddar 'широкая гора без леса'; см. Калима 227 и сл.; Итконен 65. Толкование из зап. — тунг. dundra 'земля', звен. dunre 'тайга' или из манси tunra, якутск. tundara (Рясянен, Toivonen–Festschr. 130; ZfslPh 20, 449) не объясняет с. — в. — р. форм и могло бы распространяться — самое большее — на сиб. слова, но последние могли также попасть туда в прцессе русск. расселения на Восток; см. также Преобр., Труды I, 17. (В памятниках тундра засвидетельствовано с 1631 г.; см. Шмелёв, ВСЯ, 5, 1961, стр. 197. — Т[рубачёв О. Н., член. — кор. РАН, переводчик Фасмера с немецкого и редактор].)'.

 

 В найденных памятниках не засвидетельствовано, что слово ТУНДРА распространилось с различными искажениями среди разнородного населения Заполярья ещё со времён хазарских первопроходцев в тех краях, — от еврейских скупщиков пушнины.

 В слове ТУНДРА первая буква — бывшая еврейская приставка. Гласные звуки не входят в состав еврейского корня, они являются лишь меняющимися в производных от корня словах огласовками согласных. ТУНДРА — это такая ЗЕМЛЯ, а поэтому тоже женского рода и, следовательно, получило окончание А, — на еврейский манер — как и слово ЗЕ–МЛЕА (тоже еврейского происхождения ). В слове ТУНДРА корневые буквы: Нун — Далет — Рэш, как и в слове НаДиР ''редкий''. В безлесой тундре редко встречается хоть какой–нибудь заметный предмет в качестве ориентира. Этим тундра существенно характерна и опасна для путника.

 

 Слово ЗЕМЛЯ в иносказательной лексике тайных жаргонов еврейских купцов означало буквально: 'это — заполненная [всем сущим]' - ЗЭ МЛЕА. Для всех качеств земли это очень ёмкая и чёткая её характеристика. А для тех, кто совершал дальние странствия по водным, по заснеженным или по песчаным пространством, такое определение земли является ешё и её характеристикой, — как противопоставление пустыне: водной, снежной или песчаной, да и неосязаемым небесам.

 

 Любопытно, как Шанский законспектировал Фасмера:

'ЗЕМЛЯ. Общеслав. Суф. Производное (суф. — j-, — mj->мл) от zem 'земля, пол, низ', ср. чернозем, буквально 'черная земля', др. рус. земь — ср. наземь, славацк. zem 'земля' и т. д. Родственно латышск. zeme, др. — перс. zam -, лат. humus и т. д.'.

 Как это обычно у Шанского и у самого Фасмера, пижонские 'доводы', приведённые здесь и в скобках, и в кавычках, и латинскими буквами, и бессмысленны, и бессвязны. При чём тут 'пол, низ', 'чёрная' и 'humus'?

 Часть производных от слова ЗЕМЛЯ не содержит звука (и буквы) Л, воспринимаемого как суффикс, следовательно, выпадающий в других однокоренных словах, тоже якобы от корня З–М в слове ЗЕМЛЯ. К ним относятся: змей (стариное змий 'к земле прижимающийся'), позёмка, земский, земной и др.

 Заумно наукоподобные 'объяснения' Шанского понимать невозможно, не цитируя полностью их источник: Этимологический словарь русского языка, подготовленный нацистом Максом Фасмером в годы Второй мировой войны по идеологическому заданию не самого ли фюрера, и бывший запретным в СССР долгие десятилетия, как и вообще вся тематика этимологии русских и славянских слов, особенно касающихся географических названий и терминов.. Из этого словаря я не имею возможности списать почти ни одного абзаца. Даже из своего компьютера в начале XXI века я не могу извлекать столь немыслимое многообразие всевозможных типографских знаков и шрифтов чуть ли не на всех языках мира, чуть ли не во всех когда–либо существовавших системах письма.

 На основании каких полномочий и в каких целях типографии агонизировавшей фашистской Германии выполняли все требования Макса Фасмера, почти невыполнимые даже в следующем веке, в эру компьютеров?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Откуда приходят герои любимых книг. Литературное зазеркалье. Живые судьбы в книжном отражении
Откуда приходят герои любимых книг. Литературное зазеркалье. Живые судьбы в книжном отражении

А вы когда-нибудь задумывались над тем, где родилась Золушка? Знаете ли вы, что Белоснежка пала жертвой придворных интриг? Что были времена, когда реальный Бэтмен патрулировал улицы Нью-Йорка, настоящий Робинзон Крузо дни напролет ждал корабля на необитаемом острове, который, кстати, впоследствии назвали его именем, а прототип Алеши из «Черной курицы» Погорельского вырос и послужил прототипом Алексея Вронского в «Анне Карениной»? Согласитесь, интересно изучать произведения известных авторов под столь непривычным углом. Из этой книги вы узнаете, что печальная история Муму писана с натуры, что Туве Янссон чуть было не вышла замуж за прототипа своего Снусмумрика, а Джоан Роулинг развелась с прототипом Златопуста Локонса. Многие литературные герои — отражение настоящих людей. Читайте, и вы узнаете, что жил некогда реальный злодей Синяя Борода, что Штирлиц не плод фантазии Юлиана Семенова, а маленькая Алиса родилась вовсе не в Стране чудес… Будем рады, если чтение этой книги принесет вам столько же открытий, сколько принесло нам во время работы над текстом.

Юлия Игоревна Андреева

Языкознание, иностранные языки
Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2
Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2

Второй том «Очерков по истории английской поэзии» посвящен, главным образом, английским поэтам романтической и викторианской эпох, то есть XIX века. Знаменитые имена соседствуют со сравнительно малоизвестными. Так рядом со статьями о Вордсворте и Китсе помещена обширная статья о Джоне Клэре, одаренном поэте-крестьянине, закончившем свою трагическую жизнь в приюте для умалишенных. Рядом со статьями о Теннисоне, Браунинге и Хопкинсе – очерк о Клубе рифмачей, декадентском кружке лондонских поэтов 1890-х годов, объединявшем У.Б. Йейтса, Артура Симонса, Эрнста Даусона, Лайонела Джонсона и др. Отдельная часть книги рассказывает о классиках нонсенса – Эдварде Лире, Льюисе Кэрролле и Герберте Честертоне. Другие очерки рассказывают о поэзии прерафаэлитов, об Э. Хаусмане и Р. Киплинге, а также о поэтах XX века: Роберте Грейвзе, певце Белой Богини, и Уинстене Хью Одене. Сквозной темой книги можно считать романтическую линию английской поэзии – от Уильяма Блейка до «последнего романтика» Йейтса и дальше. Как и в первом томе, очерки иллюстрируются переводами стихов, выполненными автором.

Григорий Михайлович Кружков

Языкознание, иностранные языки