Он старается дотянуться до нее, но Коллисандер его не пускает. Мягко, но уверенно укладывает его на пол. Он что, сейчас умрет? Неужели его отравили? Все вокруг него погружается в темноту. Он хочет закричать. Пытается встать на ноги. Ему кажется, что он тюлень, который выскочил из проруби на льдину, чтобы вдохнуть воздуха, и не знает, что его ждет: белый медведь или охотник на тюленей. Что-то темное бросается к нему. Прежде чем ему удается отреагировать, он чувствует удар по голове. Тяжелый удар. Это охотник на тюленей. Он поднимает руку к голове, но движение не получается, и он падает вперед, падает как подкошенный.
60
Полиция везет Елену в участок в Виборге. По пути туда в автомобиле царит почти абсолютное молчание. Да и о чем, собственно, было говорить? Елена схвачена практически на месте преступления, при совершении кражи со взломом. С нее не снимали наручники, но это ее не смущало, хотя она и не могла сказать почему. Она чувствует себя сейчас свободнее, чем… когда-либо? Была ли она свободной на острове? Вместе с Йоахимом? В некотором роде да. Но когда она об этом вспоминает, ей кажется, что в этом было еще что-то: нечто темное, что угрожало ей. Реальность.
Участок находится в низком темно-коричневом здании. Даже большие стекла при входе выкрашены в такой же цвет. Елену помещают в камеру, находящуюся в подвале, с жесткой койкой, умывальником и голыми стенами. Она уже привыкла к этому.
— Как долго я должна здесь находиться?
Полицейский останавливается в дверях.
— Вы должны предстать перед судьей в течение двадцати четырех часов. Таков закон.
— Значит, сутки?
— Это всегда бывает утром.
— Я хочу есть.
Он смотрит на нее, качает головой.
— Вам достаточно нажать вот здесь, — полицейский показывает на кнопку, — и придет коридорный. Как правило, в это время бывает только икра и шампанское.
Она замечает, как он ее ненавидит. Ее, фру Сёдерберг. Деньги. Зависть. Он чуть покачивает головой. Если бы он только знал, как бы ей хотелось отказаться от всего этого.
За ней приходит другой полицейский везет ее в суд. Еще одно неприятное здание. Он ведет ее по лестнице и заводит в светлую комнату с низким потолком. Они что, здесь собрались, чтобы быть свидетелями ее падения? Какие-то две китаянки, трое иностранцев. Нет. До Елены доходит, что это был ночной улов полиции. Те, кто перешли черту закона, иммигранты, которые, как Елена быстро поняла, занимались контрабандой сигарет из Румынии. Две китаянки, максимум девятнадцати-двадцати лет. Они просто искали лучшее место в мире, где они могли бы пустить корни и найти людей, которые сделали бы для них что-то хорошее.
Там есть переводчик, но ему практически не приходится переводить, потому что китаянки так много плачут во время своего рассказа, что их душераздирающий плач говорит сам за себя. Елена слушает их признание о том, как они переходили через границу. Они бежали. Их история слишком запутана, и Елена прекращает ее слушать. Но обвинение и защита выступают на удивление единодушно. Их должны депортировать. Судья улыбается им.
Елена усвоила одно: все упирается в деньги. Аксель, Хирш, китаянки, румынские сигареты, контрабанда — все. Деньги, деньги, деньги. Она чувствует, что приходит в бешенство, когда ее подводят к столу перед судьей. Деньги сделали ее внутренне суровой, сделали человеком, которого боялись окружающие. Она не хочет быть суровой, но ей придется еще немного побыть такой, прежней Еленой, иначе она не победит в этой борьбе.
Появился Эдмунд. Его невозможно узнать: весь в морщинах, бледный, исхудавший. Он смотрит вниз, боясь встретиться с ней взглядом. Возле него находится какой-то мужчина в нелепо идеальном полосатом костюме. Он поправляет очки и смотрит на Елену с таким выражением лица, которое вполне можно считать успокаивающим. Адвокат в этом полосатом костюме поднимается, откашливается и смотрит на уставшую судью.
— Фру Сёдерберг поставлен диагноз… Ретроградная амнезия, — говорит он.
Меняются документы, судья читает поверх очков. При чтении произносятся следующие слова: психическое расстройство, невменяемость, фирма «Сёдерберг Шиппинг» компенсирует все убытки фирме «Лунквист и сын», вызванные вторжением туда фру Сёдерберг.
Елена ошеломлена. Наступит ли конец этому безумию? Они что, хотят заткнуть ей рот, заточив ее в какой-нибудь психушке? Накачать медикаментами до такой степени, чтобы она не могла больше угрожать их болезненной лжи? Она смотрит на Эдмунда, старающегося избежать ее взгляда. Поэтому она переводит взгляд на судью, пожилую женщину с короткой стрижкой, от которой исходит спокойствие. Вот ее-то и следует переубеждать.
— Я не сумасшедшая, — заявляет она, когда возникает короткая пауза. — Я полностью осознаю, что совершила серьезную кражу со взломом. Могу ли я пояснить причину своих действий?
Судья чуть наклоняет голову и поправляет очки.
— Я продолжу, если позволите, — просит адвокат.
— Я бы хотела выслушать обвиняемую, — говорит судья.
Адвокат остается стоять. Елена глубоко вдыхает:
— Этот адвокат представляет не меня, а мою семью…