— Вы можете меня спрашивать о чем угодно. Дальше меня это не пойдет, — успокаивает ее Карен.
— Я о своей работе здесь… А чем, собственно, я занималась?
— Вы были руководителем управления экономики.
Руководитель управления экономики. Елена испытывает наслаждение от этих слов. Елена Сёдерберг, руководитель управления экономики в «Сёдерберг Шиппинг», в гиганте датской, да и скандинавской экономики. Ну да, это действительно странно. А в общем-то и не странно.
Это было практически тем же, чем она занималась в кафе. Беата назвала ее прирожденным экономистом, когда она начала копаться в бухгалтерии. А когда она приняла кафе на себя, то внесла много изменений, благодаря которым заведение стало работать лучше. Это было необходимо. Она взяла кафе без первоначального взноса, договорившись с Беатой, что будет выплачивать его стоимость постепенно, в течение пяти лет. Поэтому приходилось жестко экономить, но Елена держала руку на пульсе. Теперь она знает, откуда это у нее.
Карен продолжает стоять перед ней. Такая же приветливая и предупредительная. Елена не решается спросить, но все же без этого нельзя. Ей необходимо знать: то ли у нее паранойя, то ли тут действительно что-то не так.
— Какие у меня были отношения с… остальными работниками фирмы?
— В правлении царит дух сотрудничества, — сразу же отвечает Карен.
— Нет, я имею в виду подчиненных.
Карен блуждает взглядом по Елене, потом опускает глаза на пол. Теперь наступает ее черед помолчать.
— Немногие понимают, какая большая ответственность лежит на таких людях, как вы, — дипломатично уходит она от прямого ответа.
— Над чем я работала в последнее время? Непосредственно перед тем, как я…
Карен откашливается и сразу же начинает говорить. Так, что Елене нет необходимости заканчивать предложение и не нужно произносить это ужасное слово:
— Это было… Дайте вспомнить, — напрягает память Карен. — В последнее время было… Мы искали договор, в котором предусматривались ежегодные платежи «Таверне Юльсё». Он был подписан еще вашим отцом, и мы не могли понять, на основании чего.
— Окей. — Елена пожимает плечами, улыбается и не знает, что ей теперь сказать. — Там речь идет о больших деньгах? — спрашивает она, только чтобы не молчать.
— Для вас не существует разницы между пятью кронами и пятью миллионами, — улыбается Карен.
Елена пристально смотрит на секретаря и не узнает ни ее, ни саму себя.
Оставшись одна, Елена осматривается вокруг. Она уже знает, что является руководителем управления экономики, от чего ее подчиненные далеко не в восторге. Ничего страшного. Она выпивает чашечку кофе, надкусывает печенье и снова смотрит на небо. Облака стали маленькими и вот-вот рассеются совсем.
Она думает о Йоахиме. Впервые за столь долгое время позволяет себе подумать о нем. Интересно, что он сейчас поделывает? Она вспоминает, как он напрягал спину, когда писал, его торчащие в разные стороны волосы, его постоянно жестикулирующие руки, глаза, полные желания работать. Она вздыхает. А он о ней тоже думает?
Ей следовало бы забыть о нем. Он был исключением в ее жизни, чем-то, стоящим за скобками. Его не было в ее планах. Фактически жизнь начинается для нее сейчас. Со временем все это — Эдмунд, дети, фирма — будет заполнять ее жизнь больше, вытесняя Йоахима. Она не может по-другому.
Елена стряхивает с себя эти мысли и допивает кофе. На стене висят фотографии в простых, но изящных деревянных рамках. Она встает и подходит ближе к снимкам. На одном из них изображено строительство фонтана перед их домом. Наверное, это еще шестидесятые годы, судя по одежде. Хорошо, что не она выбирала этот безвкусный фонтан: рыбки с дельфинами. Она понимает, что тогда их фирма начинала плавания по океанам и что ее отцу хотелось отметить это чем-то специфическим, бросающимся в глаза.
Елена переходит к следующим фотографиям: корабли у пристани. Это что, Фредериксхавн? Не там ли ее отец построил свою первую настоящую верфь? Корабли, о которые разбивают традиционные бутылки с шампанским. Открытие первого филиала в Сингапуре: Елена, тогда еще ребенок, сидит на плечах у отца. Вот еще они — где-то на Востоке. Елена садится на стул. Здесь столько истории, что трудно все переварить.