Загадочное происшествие в Стайлзе

Все собрались в столовой. Соответственно обстоятельствам мы, естественно, не были весело настроены. Реакция после шока всегда тяжела, и я думаю, мы все ее переживали. Внешние приличия и хорошее воспитание, разумеется, предписывали, чтобы наше поведение было таким, как всегда. И все-таки я не мог не думать о том, что не требовалось большого труда, чтобы сохранить самоконтроль. Не было ни покрасневших глаз, ни других признаков сдерживаемого горя. Очевидно, я был прав, полагая, что больше остальных постигшую всех утрату переживала Доркас.

Я не говорю об Алфреде Инглторпе, который играл роль скорбящего вдовца так, что вызывал отвращение своим притворством. Интересно, знал ли он, что мы его подозреваем? Конечно, не мог не чувствовать, как бы мы этого ни скрывали. Ощущал он холодок страха или был уверен, что его преступление останется безнаказанным? Уж конечно, атмосфера подозрительности должна была предупредить его, что за ним следят.

Однако все ли подозревали его? Например, миссис Кавендиш? Я наблюдал за ней. Она сидела во главе стола, элегантная, сдержанная, загадочная. В светло-сером платье с белой рюшкой на запястьях, падавшей на ее изящные руки, Мэри выглядела очень красивой. Порой ее лицо принимало непроницаемое, совершенно непостижимое, как у сфинкса, выражение. Она была очень молчалива, едва вступала в разговор, и все-таки каким-то странным образом сила ее личности доминировала над всеми нами.

А маленькая Цинтия? Она подозревала. Мне показалось, что она выглядит очень усталой и больной. Вялость и некоторая неловкость ее манер были очень заметны. Я спросил, не больна ли она.

– Да, у меня ужасно болит голова, – призналась Цинтия.

– Не хотите ли еще чашку кофе, мадемуазель? – участливо предложил Пуаро. – Это восстановит ваши силы. Кофе незаменим при mal de tête![18] – Он вскочил и взял ее чашку.

– Без сахара, – попросила Цинтия, видя, что Пуаро потянулся за щипчиками, намереваясь положить ей сахар.

– Без сахара? Вы отказались от него в военное время, да?

– Нет, никогда не пью кофе с сахаром.

– Sacre![19] – пробормотал Пуаро, передавая ей наполненную чашку.

Никто, кроме меня, этого не слышал. Я с удивлением посмотрел на моего друга. Его лицо отражало сдерживаемое возбуждение, а глаза стали зелеными, как у кошки. Так было всегда, стоило ему увидеть или услышать нечто важное. Но что привело его в такое состояние? Обычно я не отношу себя к категории глупцов, однако должен признаться, что ничего необычного не заметил.

В следующую минуту открылась дверь и появилась Доркас.

– Сэр, вас хочет видеть мистер Уэллс, – обратилась она к Джону.

Я вспомнил это имя. Оно принадлежало адвокату, которому писала миссис Инглторп накануне своей гибели.

Джон немедленно поднялся:

– Проводите его в мой кабинет! – Затем обратился к нам. – Это адвокат моей матери, – объяснил он и добавил более тихо: – Уэллс также является коронером.[20] Вы понимаете. Может быть, вы хотите пойти со мной?

Мы согласились и вместе с ним вышли из комнаты. Джон шел впереди, и я, воспользовавшись случаем, прошептал Пуаро:

– Значит, все-таки будет следствие?

Пуаро с отсутствующим видом кивнул. Он казался настолько погруженным в свои мысли, что меня охватило любопытство.

– В чем дело? Вы не слушаете, что я говорю!

– Это правда, друг мой. Я крайне озабочен.

– Почему?

– Потому что мадемуазель Цинтия пьет кофе без сахара.

– Что? Вы не хотите говорить серьезно?

– Однако я очень серьезен. О, есть что-то, чего я не понимаю… Мой инстинкт был верен.

– Какой инстинкт?

– Тот, что вынудил меня настоять на проверке кофейных чашек. Chut![21] Ни слова больше!

Мы прошли за Джоном в его кабинет, и он закрыл за нами дверь.

Мистер Уэллс оказался приятным человеком средних лет, с проницательными глазами и типичным для адвоката поджатым ртом. Джон представил нас обоих и объяснил причину нашего присутствия.

– Вы понимаете, Уэллс, – добавил он, – что все это строго секретно. Мы все еще надеемся, что не возникнет необходимости в расследовании.

– Конечно, конечно, – успокаивающе произнес мистер Уэллс. – Мне хотелось бы избавить вас от боли и огласки, связанных с дознанием, но это абсолютно невозможно без свидетельства докторов о смерти.

– Да, я понимаю.

– Умный человек этот Бауэрштейн и, насколько мне известно, большой авторитет в области токсикологии.

– В самом деле? – довольно натянуто спросил Джон. И, немного помолчав, он нерешительно добавил: – Мы должны выступить в качестве свидетелей?… Я имею в виду… мы все?

– Разумеется. Вы и… гм… мистер… гм… Инглторп. – Возникла небольшая пауза, прежде чем адвокат продолжил в своей успокаивающей манере: – Все другие показания будут лишь подкрепляющими, простая формальность.

– Я понимаю.

Едва заметное выражение облегчения мелькнуло на лице Джона. Это меня удивило, потому что я не видел для этого никакой причины.

– Если вы не имеете ничего против, – продолжил мистер Уэллс, – я думаю, мы займемся этим в пятницу. Это даст нам достаточно времени для того, чтобы получить заключение докторов. Вскрытие должно произойти, полагаю, сегодня?

– Да.