Загадочные исчезновения

– Несмотря на всю красоту, грацию, очарование, девушка не принадлежала к этому кругу. Я навел справки и узнал ее имя – нет необходимости сейчас его упоминать, – разузнал кое-что и о ее семье. Она была сиротой и жила у тетки – старой, неприятной особы, страдавшей от ожирения и скверного характера. Дом ее стоял по соседству, рядом с моим.

Ты знаешь, что позднее я наследовал приличный капитал, чтобы ни в чем себе не отказывать, но в ту пору я был совсем небогат и жил исключительно на жалованье.

Женитьба на девушке связала бы меня с ее семьей и приговорила к чуждому стилю жизни. Мне пришлось бы расстаться со свободой, книгами, проститься с милыми моему сердцу привычками и занятиями и… зарабатывать деньги. Последнее уронило бы меня не только в собственных глазах, но (что тогда было особенно существенно для меня!) и в глазах «общества».

Так я думал. И эти доводы казались мне убедительными. Я размышлял о множестве обстоятельств, думал обо всем и обо всех, кроме самого себя, да и как я мог думать по-иному, если за мной стояли поколения предков и каждый кровяной шарик в крови, бегущей по моим венам, восставал против возможного мезальянса?..

Но был ли в этом хоре голосов и мой голос?

Короче говоря, моя любовь, это восхитительное чувство, видимо, на какое-то время покинула меня, и возобладали иные чувства: мои вкусы, привычки, предубеждение и сословные инстинкты.

Ко всему прочему – наверно, ты помнишь? – я всегда был неисправимо сентиментален и, знаешь, вероятно, находил какое-то особое, утонченное удовольствие в нашем странном диалоге, безличном и высокодуховном одновременно, который знакомство могло опошлить, а женитьба разрушить совершенно.

Нет женщины, убеждал я себя, столь же совершенной внутренне, как и внешне.

Любовь – восхитительный сон, так стоит ли желать пробуждения?

Итак, стиль поведения, продиктованный указанными соображениями и предубеждениями, был определен. Честь, гордость, благоразумие, страх утраты идеалов – все повелевало мне отступить, отказаться, но для такого шага я был слишком слаб.

Самое большее, на что я был способен, – напрягая всю мою волю, избегать встреч с девушкой, что я и делал довольно успешно. Я исключил любую возможность нечаянного столкновения с ней – совсем перестал выходить в сад, покидая дом только тогда, когда знал, что она уже ушла на свои музыкальные занятия, возвращался всегда затемно.

И все же, несмотря на предпринятые предосторожности, я был словно лунатик, живущий в мире своих сладких грез.

Ах, друг мой, вы, как человек практичный, едва ли сможете вообразить ту призрачную атмосферу, в которой я обитал.

* * *

И вот однажды вечером я совершил поступок, достойный идиота, каковым, впрочем, я тогда и был. Незадолго до того у меня случился разговор – пустой и необязательный – с хозяйкой, у которой я снимал квартиру, женщиной скверного характера и к тому же отъявленной сплетницей. От нее я узнал, что спальня молодой женщины и моя спальня соседствуют, их разделяет одна стена.

И вот тогда же вечером, движимый неожиданным, но вздорным и неприличным импульсом, я негромко постучал в стену, разделявшую наши комнаты. Ответа, естественно, не последовало. Да я и не ожидал его. Но словно безумие охватило меня, и я вновь постучал, уже сильнее и настойчивее. И вновь безрезультатно. На том мой эксперимент закончился: я овладел собой, и у меня хватило благоразумия не продолжать более.

Спустя час, который я провел, по обыкновению своему, погруженный в грезы и чтение книг, я вдруг услышал – или ослышался? – что на мой сигнал ответили.

Отбросив книгу, я метнулся к стене и твердой рукой (настолько твердой, насколько позволяло мое отчаянно бьющееся сердце) сделал три медленных удара.

На этот раз отклик был отчетливым и безошибочным: один, два, три – точное повторение моего сигнала. Это было все, чего я добился. Но этого было достаточно, даже слишком много.

– Точно так же все повторилось и на следующий вечер и вскоре превратилось в ежевечерний ритуал – мой условный стук в стену и ее ответ, в точности воспроизводивший его.

Это длилось довольно долго, и в течение всего периода я был безумно, безудержно счастлив.

Но, по той же извращенности своей натуры, я не предпринимал попыток увидеть ее.

И однажды, как и следовало ожидать, я перестал получать ответы.

Ей это неприятно, сказал я себе, потому что теперь, после столь длительного заочного знакомства, моя возможная робость уже странна и необъяснима. И тогда я перерешил все заново: разыскать ее и свести знакомство. И что же?

Я не знал тогда, не представляю и сейчас, что могло из этого получиться. Знаю только, что провел множество дней в надежде встретить ее, но тщетно: она была столь же невидима, как и неслышна. Я блуждал по улицам, на которых мы встречались, но она не приходила. Из своего окна я следил за садом перед ее домом, но она не входила в дом и не выходила из него.