Загадочные края

За окном лежал заснеженный парк, а над ним кромка стены – и небо, усыпанное звёздами, как крыло бабочки – пыльцой. У самой стены дворца горели костры (их не решались жечь в парке), Ингрид едва понимала их смысл, но, наверное, он был. Огонь высвечивал ближайшие деревья, покрытые белым от корней до кончиков веток, и на тёмно-синем фоне они были особенно красивы. Огонь танцевал, а потому можно было подумать, что ветки шевелятся.

Канут подошёл и встал у неё за спиной так близко, что она чувствовала его дыхание на своих волосах.

– Не вздумай, – произнесла она тихо.

– Что?

– Меня обнимать.

– Я не коснулся тебя.

– Но собирался.

– Нет.

– Значит, очень хотел.

Он долго молчал.

– Ты говоришь об этом так уверенно, словно и не предполагаешь, что ошиблась, – произнес очень спокойно.

– Я знаю, что права. Не обижайся, но твоё желание просто щекотало мне кожу. Я предпочла сказать.

– Ты опасная женщина. – Прозвучало это со смешком.

– Может, этот факт примирит тебя с действительностью. – Она разглядывала заснеженные деревья, жалея, что не может это всё запечатлеть на бумаге – для этого нужен особый талант.

– Я и так уже смирился.

Они ещё немного постояли в проёме окна, пока Ингрид не начала продрогать. Она обняла себя за плечи.

– Так что, поедем завтра? – спросила она брата.

– Поедем, что ж. Тебе нужны украшения и ткани на платье.

– Иронизируешь? Мне нужен утюг.

– А что это?

– Предмет, с помощью которого одежду можно погладить.

– Зачем?

– Как зачем? – Ингрид опешила. – Ну… Ну, чтоб она была гладкой. Зачем ещё?

Канут внезапно наклонился, поцеловал её в шею и стремительно вышел. Она обернулась, посмотрела ему вслед, прижимая руку к шее там, где он её поцеловал. А потом отпустила гобелен и села за стол, к своему вышиванию. Если мать или отец узнают, они будут очень недовольны, и Кануту предстоит неприятный разговор. Что ж, значит, не узнают.

Она укладывала бисеринку к бисеринке и любовалась тем, как они искрятся на шёлке. Ей доставляла удовольствие эта неторопливая работа, которая оставляла простор для мыслей. Можно было поразмышлять о чём-нибудь, помечтать, а можно позвать Нину и попросить её почитать. Нина уже пообещала, что научит Эльгинн читать, но пока сама охотно развлекала госпожу и её дочь, тем более что читала она отменно. Ингрид нравилось слушать свои любимые произведения в её исполнении тогда, когда сама не могла читать, например в минуты занятия рукоделием.

Зашла Алклета и подсела полюбоваться вышивкой, а заодно и послушать чтение. Она читала плохо, по складам и только местную скоропись, которая употреблялась для официальных документов, но слушать чтение любила.

17

Следующее утро было последним утром перед Самайном. Суета наполнила дворец до крыш едва ли не с первых петухов, да такая жаркая, что Ингрид, какую бы нелюбовь она ни питала к ранним подъёмам, была вынуждена встать до света. Эльгинн тоже суетилась, хоть и старалась делать это потише, бегала служанка Алклеты, а слуги и оруженосцы отца и брата гремели чем-то металлическим. Неужели в самом деле перебирали оружие и доспехи? На черта это потребовалось перед праздником?

Ингрид встала, принялась натягивать одежду – ту, в которой обычно ездила верхом. По местным меркам мужская одежда на женщине была не особо-то прилична, но допускалась, если в том была необходимость. Осталось закутаться в тёплый плащ и спрятать на теле кошелёк. Вообще-то здесь было принято носить кошелёк на поясе, но дочь Сорглана предпочитала приспосабливать деньги на шее, откуда их труднее украсть. Мешочек с парой горстей серебра тяжеловат, тонкий ремешок натирал кожу, но лучше уж принять меры предосторожности и потерпеть, чем потом сожалеть о потере.

Постучавшись в косяк (ещё одно нововведение Ингрид, которая терпеть не могла, когда к ней вламывались без предупреждения), вошёл Канут – он тоже оделся, но, как заметила сестра, до непривычного роскошно. В окно (а его больше не закрывал сдвинутый в сторону гобелен) целыми потоками вливался солнечный свет, и под его прикосновениями мех, которым была оторочена суконная, крытая шёлком куртка, искрился, словно драгоценность.

– Что это ты так разоделся? – спросила Ингрид, затягивая ремень.

– Чтоб не брать большого эскорта. Возьмём пару сопровождающих, но каждый должен понимать, что мы – знатные люди.

– А зачем нужно, чтоб это все понимали?

– Нужно. Кроме того, никому не придёт в голову дурная мысль на тебя напасть, если рядом будет такое разодетое чучело, как я.

– Тогда зачем тебе это? – Она показала на рукоять его меча – тяжёлого, не дуэльного, боевого.

– Ты что, думаешь, я могу выйти из дома без оружия? Вот своё оружие оставь. Присутствие подобной вещицы на поясе у женщины наводит на мысль, что за неё некому постоять.

– Может быть я, конечно, женщина благоразумная, но не настолько. Всю жизнь мечтала таскать на поясе что-нибудь железное, боевое.

– Тогда возьми секиру, – благожелательно посоветовал Канут. – Или протазан. А лучше всего дубину – она выглядит очень солидно.

– Дошутишься у меня! – пригрозила Ингрид.