Загон

Возвращался домой я в полном отчаянии. Сергею удалось провести меня в отделение интенсивной терапии. Вид Дины на реанимационной койке, перевязанной, увешанной какими-то трубками и датчиками, мерное пиканье мониторов в звенящей палатной тишине не прибавило мне оптимизма. Состояние ее было более чем серьезным, а помочь я, к великому моему сожалению, ничем не мог. Теперь нужно было уповать только на Господа бога, да на выносливость ее организма, ибо врачи, со своей стороны, сделали все от них зависящее.

Едва я переступил порог своей квартиры, как услышал на кухне голоса. Витек уговаривал Катерину идти в школу, а она наотрез отказывалась. Прямиком, не снимая куртки, я двинулся к ним. Последние события вымучили меня до предела, и чувствовал я себя совершенно разбитым.

— О, Стас! — сначала обрадовано воскликнул Витя, но, взглянув на меня, сразу же стал серьезным. — Послушай, я никак не могу уговорить твою дочь отправиться в школу. Я уже и сам везде опоздал… Стас, что-то случилось? На тебе лица нет, — встревожено произнес он и замолчал.

— Вить, Дина в реанимации, авария в лифте. Состояние тяжелое. Ты поезжай. Спасибо тебе, я тут сам разберусь.

Мой приятель, явно ошарашенный такой новостью, но из чувства такта, не задавший ни одного вопроса, поспешил удалиться. Пока я раздевался, с большим трудом снимал ботинок со здоровой ноги, мыл руки, моя дочь пребывала на кухне и не показывалась на глаза. Уже одно это удивило и насторожило меня. Она не бросилась мне помогать, не спешила объяснять свое нежелание идти в школу. Когда я, наконец-то, добрался до кухни, то увидел, что она по-прежнему сидела на своем месте, глубоко о чем-то задумавшись.

— Ну-ка, изволь объяснить свое поведение, — потребовал я, не дождавшись от нее ни единого слова.

Она молчала, и я начинал терять терпение. Момент для детских истерик был явно неподходящий. Я, конечно, человек терпеливый и отец неплохой, но сейчас был совсем не тот момент!

— Катерина! — я повысил голос, — Я жду!

— Пап…, я проснулась и не увидела тебя. Я очень испугалась, сразу подумала, что что-то случилось, — тоненьким голосом начала она, но продолжить не смогла, ибо прорвавшиеся наружу рыдания мешали ей говорить. — Пап!.. прости!..прости меня!.. это все я! … — однотонно, икая и всхлипывая, повторяла она.

Я даже опешил. Что опять случилось? Не многовато ли для одного, только еще начинавшегося дня?

— Катена, в чем дело?

— Папа!.. Прости… с Диной… это я виновата…

О, Господи! Я возвел глаза к небу. Только этого еще не хватало. — Малыш, ну при чем здесь ты?

— Я, я пожелала ей зла вчера! Она меня взбесила…. из-за тебя… И я попросила Баку избавить нас от нее…

— Катя! Какого еще Баку? — Я взбеленился не на шутку. — Как это понять, избавить? Ну, что ты мелешь, в конце-то концов! Я устал, я весь на нервах, почти не спал, а ты сидишь тут и несешь такую чепуху!

— Ты не понимаешь! — продолжала всхлипывать Катя, — да ничего ты не понимаешь! Это же страшно! Очень страшно! Я боюсь!

— Кого ты боишься! — взорвавшись, заорал я, — Кого, я тебя спрашиваю?

— Ба-а-аку! — и Катерина залилась слезами с новой силой.

— Ах, Баку! Где он? — я оглянулся в поисках чудовища. — Где он, я спрашиваю?

— В моей комнате, — жалобно ответила Катя.

Черт возьми! Понятно, что следует немедленно взять себя в руки, успокоиться самому и успокоить ребенка, но я уже не мог этого сделать. Человеку все-таки свойственны и слабости и недостатки! В последние дни мне довелось жить в каком-то сплошном стрессе и, видимо, я сорвался… Я понесся (если только это слово применимо к моему нынешнему состоянию) в комнату Катерины, мгновенно увидел лежащее на кровати чудовище, схватил его и, потрясая рукой в воздухе, завопил:

— Этого? Я тебя спрашиваю, этого ты боишься?

Катя примчалась за мной следом и стояла зареванная, растрепанная, какая-то вся замызганная и реально перепуганная. Теперь уже, наверное, моим взбешенным состоянием. Она только судорожно кивала головой, подтверждая, что именно этого она и боится.

— Так вот, что я с ним сделаю, чтобы ты не боялась!

И я начал неистово дергать чертову куклу за голову, пытаясь ее оторвать. Не тут-то было! Хотя на вид игрушка и была довольно хлипкой, но на деле она оказалась куда прочнее. Голова не отрывалась. Но я уже завелся, дергал ее за все конечности, однако и они не поддавались, тогда совершенно ополоумев от бешенства, я со всей силы зашвырнул ее в коридор. Послышался звук удара обо что-то, затем звон разбиваемого стекла и воцарилась тишина.

Силы как-то сразу оставили меня. Глубоко вздохнув, я непроизвольно бросил взгляд в зеркало, висевшее слева от меня, и моему взору представилось дикое зрелище. Мы с дочерью стояли друг против друга, оба одинаково взлохмаченные, красные, мокрые, она — от слез, а я от катившегося по лицу пота. Глупое это зрелище как-то мгновенно отрезвило меня, привело в чувство и охладило. А потом стало ужасно стыдно за свой нелепый срыв.